Афина Паллада

Гость удовлетворенно кивнул и с видимым наслаждением вытянул длинные ноги. Если бы не грозное оружие и неприятные, почти бесцветные глаза, мужчина мог бы показаться смешным. Тощее тело – обтянутый кожей скелет, тонкие черты лица, залысины, крашеные каштановые бакенбарды и глубокие морщины на собранном в гармошку лбу делали его облик весьма несуразным. Не человек, а ходячая фантасмагория.

Ситуацию несколько исправлял дорогой наряд. Серый в полоску сюртук, длинные панталоны со штрипками, штиблеты при серебряных пуговицах и серебряная же цепочка брегета, грациозно свисавшая из жилетного кармана.

«Гусиные яйца и белое игристое вино, надо же, какой причудливый вкус», – думал прилизанный на ровный пробор официант, хлопоча на кухне. Должно быть, сей барин из новой породы купцов, что любят оригинальничать и прикидываться европейцами, при этом не до конца вытравив из себя замашки коренного жителя патриархальной, сиречь сиволапой, Руси-матушки. Как бишь там у поэта Батюшкова? Налейте мне шампанского стакан, я сердцем славянин, желудком – галломан!

В действительности же тонкий знаток гастрономии не был представителем от коммерции. Он имел иной, куда более внушительный статус, поскольку являлся сыном князя Андрея Бонартова, назвавшего своего младшего отпрыска, коему к моменту нашего повествования стукнуло уже сорок два года, звучным греческим именем Леонид. Знать, в честь знаменитого спартанского царя, славного героя Фермопил.

Имя оказалось говорящим. В переводе с греческого оно означает «потомок льва» или «подобный льву». Сиятельный родитель попал, что называется, в точку! Уже в пору юности Леонид Андреевич Бонартов приобрел на весь сановный Петербург славу записного скандалиста, бретера и, главное, первостатейного фехтовальщика. В кругу приятелей его называли «primus gladio6», или «первая шпага». Недоброжелатели именовали иначе – coq L'eonide7.

На счету далеко откатившегося яблока (а как еще назвать члена почтеннейшей фамилии, позорящего своим поведением правильных до скуки предков?) числилось не менее двух десятков дуэлей, как правило, завершившихся либо смертью противника, либо его увечьем. Не какой-нибудь пустяковой царапиной, соответствующей традиционной максиме – до первой крови, а самой серьезной травмой. Так или иначе, ни один из побежденных не мог более похвастаться способностью держать шпагу.

В высшем свете ходили слухи, будто Бонартов-младший нарочно устраняет конкурентов, достойных вступить в борьбу за звание лучшего клинка империи. Сторонники не лишенной романтического флера версии кричали, дескать, довольно одного беглого взгляда на перечень (следует заметить, весьма внушительный!) лиц, потерпевших фиаско, сразу становится ясно – все они бывалые рубаки от военного министерства или фехтмейстеры разного сорта.

Разумеется, «шалости» великовозрастного шалопая нивелировались протекцией близкого ко двору князя-отца. Оттого в обществе со временем не осталось ни одного человека, желающего иметь хоть какое-то дело с задиристым петухом Леонидом. За исключением разве что кучки друзей-приживал.

Ну, и куда прикажете такому податься? Только на Кавказ!..

Светлоглазый откинулся на спинку скрипучего стула и закрыл глаза. Пока несут выпить и закусить, можно наконец приступить к мысленному написанию эпистолы самому прекрасному адресату. Вернее, самой прекрасной! Той, что всегда его ждет!

«Mach`ereAth'ena!8

MybeautifulAthena!9

Простите, что столь преступно давно не писал Вам! Клянусь, мысли мои ежеминутно были только о Вас!

Да, я вновь не доверяю слов бумаге… Впрочем, в тысячный раз готов предоставить самые крепкие заверения, что память моя хранит с подобострастием и твердостью Бастилии каждое слово, всякую нечаянную букву! Все письма я затвердил наизусть, дабы при встрече пересказать их Вам.

Теперь почти уже Пятиводск! Географически путь завершен, но, с точки зрения поставленных задач, я нисколько не приблизился к цели.

Здесь, на Кавказе, на меня нашло два больших недоумения! Оба следует разрешить немедленно и скоро. Иначе невозможно будет исполнить дело. Посудите сами.