Афинская школа

Мы с Анькой барахтались в неприятном медном свете фонаря. Пока мы барахтались, подоспели те, кто кидал снежки, это были Воскобойников и Ванчик. Я так и знала, что их кружок – сплошная выдумка, никуда они не спешили. Просто сбежали. Ванчик помог подняться Аньке. Воскобойников – мне. Помогли нам отряхнуться. Анька все это время неестественно хохотала. Был удивительный вечер – слегка морозный, с редкими тяжелыми снежинками, хотелось уйти подальше от фонарей, от прохожих и троллейбусов, куда-нибудь на простор. Вчетвером мы медленно шли вдоль троллейбусной линии, ребята пристроились по краям, причем рядом со мной оказался Андрей. Ванчик болтал и громко смеялся. Аня примолкла, я понимала, как обидно ей, что рядом не Андрей, а Ванчик. А мне… мне было хорошо.

Я радовалась теплому вечеру, снежинкам, что скрывать? Радовалась и тому, что нравлюсь этому сильному парню, не решавшемуся взять меня под руку. В голове складывалось: «Её темно-рыжие легкие волосы были увенчаны тающими снежинками, глаза блестели, она была не то чтобы красива, но обольстительна». Так мы дошли до Анькиного дома. Если войти в его арку и идти некоторое время дворами, придешь к дому № 14, очень длинному, со множеством подъездов. В этом доме в шестом подъезде я живу. А ребята живут совсем рядом со школой, через дорогу. Андрей и Ванчик даже в одном подъезде, Витька – в соседнем; может, поэтому они так сдружились, что вместе росли, в одном дворе; собственно, и двора-то никакого нет – с одной стороны дорога и с другой. Мы остановились возле Анькиного подъезда. Ванчик продолжал балагурить, Анька смеялась каждой хохме; что-то с ней произошло, то молчала, теперь смеется – не остановить.

Постояв возле подъезда, мы в том же составе, так как Анька домой не пошла, двинулись дальше. Андрей шагал молча, я тоже, Анька с Ванчиком ржали и бились. Остановились возле моего дома, – и так мне не захотелось уходить с улицы, садиться за уроки, – в общем пошли провожать мальчишек. Снегопад кончился, фонари стали еще желтее. Ванчик с Анькой, пошептавшись, куда-то исчезли, мы с Андреем остались одни. Он шел, не глядя на меня, темно-русые волосы казались черными, я впервые заметила, что нос у него с горбинкой, возможно, след удара.

Внезапно Андрей остановился.

– Давай уйдем от этих фонарей, надоели. Мы свернули с дороги и подошли к скамейке, засыпанной снегом, впереди и сзади неслись машины, здесь было чуть получше, какой-то даже островок, несколько деревьев. Андрей стал счищать снег со скамейки, мы сели. Я подумала, что сейчас Андрей должен сказать что-то важное – признаться в любви или открыть какую-нибудь личную тайну. Но он молчал. Так мы и сидели.

– Ты не замерзла? И он дотронулся до моей руки. Мы сидели не глядя друг на друга, и Андрей держал мою руку в своей. Крепко держал. Мне стало смешно.

– Отпусти! Больно! Он словно очнулся.

– Пойдем – замерзнешь. И снова мы шли вдоль троллейбусной линии. Настроение у меня праздничное, хочется смеяться, делать глупости, Андрей сумрачен и на меня не смотрит. От застенчивости? Мы стоим возле моего дома. Поднялся ветер – начинается метель; ветер рвет с нас куртки, топорщит волосы, заходим в подъезд, чтобы обогреться. Андрей берет мои ладони и подносит к губам, дует на них, согревая.

– Почему ты все время молчишь?

Андрей отвечает на мой вопрос вопросом: «А ты?»

– Я не молчу, про себя я непрерывно пою. Андрей впервые смотрит прямо на меня: «И ты тоже? Хочешь, я спою тебе одну песню, свою любимую?»

– Хочу.

Никогда не слышала, как мальчишки поют. Под гитару, в компании, конечно, слышала, но чтобы вот так, прямо в подъезде, без всякой гитары… Да он и не поет вовсе, почти скандирует, напирает на ритм.

Тихо мы идем, не колышатся лианы, ведь мы со всех сторон окружены.
Осторожней, друг, бьют туземцы в барабаны. Они идут на нас тропой войны.
Ночью труден путь. Южный Крест залез на небо. Спускаются в долину облака.
Осторожней, друг, ведь никто из нас здесь не был – в загадочной стране Мадагаскар.