Афинская школа

Он внезапно покраснел, закашлялся и последние слова прохрипел с большой натугой. Так что даже испугал проходящую мимо старушку. Гога кончил и ждал теперь, что я скажу. Я думаю, что Говенда говорил ему о моем дворянском происхождении, иначе он бы так не разоткровенничался.

– Гога, – начал я проникновенно, – меня давно волнует вопрос, связанный с твоей областью. Ты случайно не знаешь, что является королевой искусств?

Я глядел на него детски чистыми глазами. Он смешался.

– Королевой искусств? Это в каком смысле!

– Естественно, в фигуральном. Ты не думай, я не шучу. У меня тут спор вышел.

Гога напрягся и через минуту выдал: «Литература».

– Думаешь?

– Уверен. Это ж искусство слова, а слова объясняют мир.

– Философ, – констатировал я.

Он заулыбался.

– Ну я побегу, а то опоздаю, – и он припустил. Я посмотрел ему вслед, парус его рубашки был уже далеко.

Солнце снова припекало, по бульвару косяком шли люди. Я присел на скамейку в тени напротив пруда. Девушка, сидевшая на другом краю скамейки, повернулась ко мне лицом и кивнула. Я узнал ее сразу. Это была мать Гриши. Пока я размышлял, не поменять ли скамейку, она подсела ко мне.

– Почему вы надутый, молодой человек? Двойку получили или с девушкой поссорились?

Причины были столь несопоставимы, что я рассмеялся. Она тоже. Она продолжала: «Скорее всего – размышляете о жизни. И ничего в ней хорошего не находите. И хотите уехать! У меня ученики, я – да будет вам известно – репетиторствую, даю уроки литературы. Вернее, давала, сейчас уже этот этап заканчивается, – она вздохнула и продолжила. – Так вот, ученики мои поголовно все хотели уехать, выучиться – и уехать.»

Она взглянула на меня.

– Вы где учитесь, ведь вы студент?

– Собирался на философский, сейчас – не знаю, – я спешил уйти от темы. – А где ваш сын?

– Он дома, приболел немного, ночь не спал, сейчас заснул только. Вы не бойтесь, он не один – там и бабушка, и дедушка, и даже прабабушка – все его опекают.

Она замолкла. Потом с некоторой заминкой обратилась ко мне.

– Простите, не знаю вашего имени.

– Гена.

– А я – Юля, Юлия Григорьевна. – Так вот, Гена, хотите, я кое-что о вас расскажу?

– Попробуйте, – разговор начинал меня интересовать.

– Нет, руки мне вашей не надо, глядите мне в глаза. Так вот. Вам лет семнадцать, не больше, а, скорее всего, меньше, просто вы выглядите старше, у вас повадка взрослого человека.

Кажется, я покраснел.

Она продолжала.

– Вы человек с сильной волей и большими способностями, склонны к одиночеству, немножко мазохист, да; учеба не составляет для вас труда, но интереса к ней нет, сфера ваших интересов, ваших интересов, – она задумалась, – ну да, вы интересуетесь историей, но больше – общими проблемами бытия. Сейчас вы на распутье. У вас есть идея.

Я ее перебил: «Откуда вы знаете?»

Было впечатление, что она все сейчас скажет. Мне вдруг сделалось немного жутко. Она рассмеялась.

– Вы же – мальчик, Гена, русский мальчик. Я много чего знаю про вас. Она взглянула снизу: «Вы ведь вегетарианец, мяса не едите?»

Я кивнул. Она снова рассмеялась.

– Только не уезжайте, пожалуйста, в Америку надолго, вы нужны здесь.

Тут она допустила промах, я вздохнул облегченно.

– А вы, Юлия, не собираетесь никуда уехать?

– Собираемся, собираемся, Гена. В субботу едем. Сидим на вещах. И это – ужасно. То есть для меня это конец света в прямом смысле. Родители у меня врачи, им легче.

– А кто ваш муж? – вопрос вертелся у меня на языке.

– Муж? Мы в разводе, я еду без него. Он никогда не поехал бы в Израиль, он русский. А я, как вы понимаете, – она опять улыбнулась – еврейка.

Я закивал.

– И не говорите, ради Бога, что вы любите евреев, что вы в них души не чаете. Мы в нашем доме последние. Все разъехались. Такая здесь к ним любовь. У нее был черный-черный зрачок, он затягивал. Я встряхнулся.

– Разве только в России?

– Да, вы правы, Гена. Нелюбовь к евреям повсеместна. И причину трудно назвать. Судьба такая.

Мне понравилось, что она не стала развивать эту тему, в ней так же легко заплутаться, как и в рассуждениях о России. Объяснений можно набрать сколько угодно. Скажем: «еврейский народ слишком талантлив и умен – потому все ему завидуют» или «Бог покарал евреев за тяжкие грехи». Вообще мне начинало казаться, что у русских и евреев есть что-то общее – фатальность пути что ли.

– Слушайте, я хоть и не ясновидец, тоже могу вам кое-что рассказать про вас, хотите?

Она оживилась: «Конечно».

– Вам лет, – она нахмурилась, – впрочем, не важно, школу вы закончили с отличием, не знаю, были ли в ваше время медали.

Она кивнула. – Были, с серебряной.

– Золотую не дали из-за математики, ведь так? – она снова кивнула. – Теперь дальше. Учились вы на филологическом университета, кончили тоже с отличием. Вас оставили на кафедре. Лицо ее менялось, я не мог понять, что именно не совпадало.