– Послушай, – я решил прийти ему на помощь, – я понял, ты боишься за меня, у тебя на памяти смерть твоего друга Андрюши от руки евреев, еврейки, – я боялся рассмеяться и говорил подчеркнуто проникновенно.
Внезапно меня осенило.
– Знаешь что, Говенда, я ведь этой истории всей не знаю, а хотелось бы. Ты не мог бы мне ее рассказать? Я дома, сейчас завтракаю, есть кусок колбасы – приходи!
В трубке ничего, кроме громкого сопения, не было слышно.
– Так придешь?
– Приду.
Да, немногословен. Я вернулся на кухню. Есть уже не хотелось, тем более сейчас придет Говенда. Я встал у окна – Нина Наумовна все еще сидела возле подъезда на своем складном стульчике. Теперь возле нее стояла какая-то женщина с кошелкой.
А осенило меня вот что.
Вчера Ленка между прочим рассказала, что некоторые наши одноклассники, например Тураева, ходят на какие-то занятия. Там учат самообороне в случае нападения, но не только. Руководитель из отставных военных окружил все дело тайной, члены кружка, точнее, – секты, дают какую-то страшную клятву, Ленка делала большие глаза, хотя страшно ей не было, просто хотелось посплетничать.
– Да, ты помнишь Лизку Седельникову? Ну ее еще из восьмого класса выперли, когда нас сделали гуманитарными, а ей не то что в гуманитарном, ей вообще учиться не хотелось; да, ты же в восьмом как раз пришел, ты ее не знаешь, так вот она тоже в этой секте. Теперь эта Лизка – лучшая подруга Тураевой, представляешь? Куда одна, туда и другая. А про эту Лизку говорят, – Ленка перешла на шепот, – что она убила ребенка. Уж не знаю, родившегося убила или…
Я знал, что Ленка, идя ко мне, принимает импортные пилюли. Лизке их взять негде. А что касается Тураевой, так Ленка ее почему-то ненавидит.
Самое смешное, что источником всей этой Ленкиной информации был Гога. Ленка его обозначила «один студент». Она с ним познакомилась не так давно на лекции по литературе. Я поинтересовался, давно ли она посещает лекции по литературе и с какой целью. Ленка провела рукой по моему лбу. Это ты у нас умненький, все сам знаешь, книжки серьезные читаешь. А я – глуповата, мне умных надо слушать, чтобы ума набраться. А на эти лекции так просто не попадешь. Читает известный богослов, почти священник, билеты – пятнадцать рублей, ей, Ленке, батя достал абонемент за двойную цену, как в Большой.
Я спросил у Ленки: «Твоего студента часом не Гогой зовут?» Она прыснула: «Ты что – телепат?» Телепат не телепат, а интуиция есть.
Короче, теперь, когда я услышал сообщение по радио насчет военно-патриотических групп, сопоставил его с Ленкиными рассказами, мне захотелось еще раз поспрашать Говенду, авось, что-нибудь удастся выудить, он-то уж точно много чего знает. И вот я стоял у окна и ждал Говенду.
Собственно, про Андрея, приятеля Говенды, я уже немного знал от той же Ленки. Спросил её, не надеясь на успех, не слыхала ли она про некоего Андрея, погибшего несколько лет назад из-за какой-то девчонки. Оказалось, слыхала. Она, Ленка, тогда училась в шестом классе и помнит, как суетились учителя, как бегал директор. А ведь случилось не в их школе, а в соседней. Толком никто ничего не знал. Говорили, что парень-выпускник в ледоход утонул в Малом пруду, спасая дошкольника. Некоторые считали это самоубийство, так как парень был физически сильным, выбраться ему ничего не стоило. К тому же рассказывали, что у него были нелады с девушкой, которую он любил. И вот, якобы, чтобы ей что-то доказать, он и…
Парня она, Ленка, никогда не видела. А девчонку знала. Старшеклассницы девчонкам помладше обычно все кажутся красотками, но эта красивой не была – маленькая, рыженькая, не на что посмотреть. Она с родителями уже года три, как уехала. В этого Андрея, говорят, все девчонки класса были влюблены, а он выбрал такую – некрасивую, да к тому же еврейку. Закончила Ленка неожиданно. «В шестнадцать лет умереть легко, ничего не стоит».
– Что ты об ЭТОМ понимаешь? – я насторожился.
– Что понимаю? Да я каждый день думаю об ЭТОМ. Выбираю – отравиться или, может, в окно выпрыгнуть…
Кажется она не шутила, но говорила, как болтала, тем же голосом.
– Ты? Ты думаешь о самоубийстве? Чего тебе не хватает? Папаша в министерстве, машина, дача, жратва…
Я сообразил, что говорю не то, слишком поздно, она уже рыдала, рыдала громко, со всхлипываниями, сквозь которые прорывалось: «Что ж я не человек что ли? При чем тут дача и жратва, и вообще не трожь батю, он на своей работе уже два инфаркта получил. Я что же – слепая? Не вижу, что мы все здесь, как мыши в мышеловке? Мне порой так тошно, так противно, шлепнула бы себя – и дело с концом. А ты – дача, жратва. Считаешь меня полной идиоткой?!»
Я был обескуражен. Конечно, полной идиоткой я Ленку не считал, но… но где-то около…
– Может, тебе уехать куда-нибудь?
Ленка уже успокоилась, достала косметичку, пудрилась, красила губы и глаза. В промежутках она говорила: «… уже в Швейцарию. Батя получил контракт на пять лет, а там посмотрим».
Я вздохнул с облегчением.
– Вот видишь, как все легко решается, а ты убить себя, выпрыгнуть в окно… – я не мог скрыть иронии, и она снова взвилась.