Афинская школа

– Да я же русская – пойми! Что я там, на чужой стороне? И Россию жалко, кто здесь останется, если все уедем? Вон в лекции богослов говорил: «Прокляты будут покидающие корабль, потерпевший крушение», и еще говорил, что русские должны оставаться и терпеть, и, когда все случайные пришельцы схлынут, тогда и начнется для русских настоящая жизнь.

– Так, а еще что он говорил?

– Я все не запомнила. Если хочешь, сходи завтра сам на лекцию, у меня как раз абонемент пропадает, я же на даче, – и она протянула мне небольшой лист бумаги, на нем было крупно напечатано: русские чтения. Ниже, мелким шрифтом: проводятся русской патриотической партией для юношества. Я сунул бумажку в карман. А Ленка, преображенная помадой и тушью, уже смеялась, уже меня щекотала; остаток вечера прошел довольно приятно.

Итак, я стоял у окна на кухне и ждал Говенду. Я мог обозревать весь вытянутый кирпичом четырнадцатый дом и часть двора. «Неплохой наблюдательный пункт», – подумал я. Нина Наумовна, прабабушка Гриши, покинула свой стульчик и медленно пошла, опираясь о палку, к пятому подъезду. Видно, решила прогуляться. Я перевел взгляд на то место, где она только что сидела, и опешил: стула не было. Еще минуту назад он стоял у двери подъезда и вдруг пропал. Чертовщина какая-то… я продолжал смотреть на дверь подъезда. Прошло несколько минут. Дверь резко открылась, и из нее вышел Говенда. Не глядя по сторонам, он стал пересекать двор, направляясь к моему дому. Так. Значит, Говенда втащил стул старухи в подъезд, да как виртуозно – за какое-то мгновение. Зачем ему нужен складной старухин стульчик? Куда он его дел? В совет по делам молодежи? Не иначе.

Раздался звонок, я открыл, на этот раз без гири в руках.

Огромный Говенда занял полкухни. Я подвинул ему кусок колбасы, он стал вдумчиво жевать.

– Ты где такую колбасу берешь?

– Случайно, знакомая принесла.

– Не эта, не Гершиха? У нее папаша бога-а-тый! Наворовал много, у него кабинет зубной прямо в квартире, он по патенту зубы лечит разным махерам. Валентин Григорьевич, вы мне мостик, а я вам колбаски подброшу. Валентин Григорьевич, вы мне челюсть подправьте, а я вам пару креслиц.

Говенда кривлялся, выходило противно.

– Ты вот про креслица, а про стульчик не хочешь?

– Про какой? – Говенда оторопел.

– Да про бабкин. Складной такой. Ты утянул?

Говенда заулыбался: «Маленькая… эта реквизиция в пользу бедных. И как ты подглядел? Отсюда что ли? – Он кивнул на окно. – То ли еще будет, то ли еще будет, Гарик. А что ты хочешь – обворовывал ближнего своего, объедал, накопил золотишко – и фьють, с концами? Так что ли? Нет, за все нужно ответ держать.»

– Что ж получается, что стул – это твоя месть, так?

– Зачем стул? Стул – пустячок, подумаешь, не этот, так другой, у него в дому их, небось, десятки. Я не про то, – он сощурился. – Я вот только про; тебя, Гарик, не знаю, с нами ты или нет. Засомневался в тебе. Вроде клятву ты с нами давал, а смотрю – больше к нам не ходишь, с Гершихой водишься. Как понять? Русак ты или нет, а Гарик? Он глядел с усмешкой, мне вдруг показалось, что он ВСЕ ЗНАЕТ.

– Ну, русак, что дальше, что ты задумал?

– Так ты с нами или нет? Прямо скажи.

Он положил кулаки на стол, губы его больше не жевали, глаза были полуприкрыты, он ждал ответа.

– Ну хорошо, если я с вами, то ты скажи…

Он покривился.

– Не так, без «если». С нами или нет?

– Я с вами.

– Ну, молоток. Значит, зря я в тебе сомневался, Гарик. Он протянул мне руку. Я ее пожал.

– Послушай, Гарик, ты случаем не знаешь, когда эти Гершины отбывают? Сдается, скоро.

– А что?

– Ты знаешь или не знаешь?

Я колебался.

Он поднялся и сплюнул на линолеум пола, а потом растер плевок носком ботинка.

– Понимаешь, у нас намечена эта… акция. Ведь что главное – безнаказанность. Напились крови христианской – и след простыл. Нет, ты ответь, за все ответь, за всех ответь – раз другие уже разбежались. Правильно? Вот ты меня про Андрюшу спрашивал. Безвинно убиенного. Кто за его смерть ответит? Кто?

Глаза Говенды горели злобным огнем. Я еле сдерживался, чтобы его не ударить. А Говенда уже шел к двери.

– Слышь, Гарик, спешу я; про Андрюшу тебе после расскажу, после этой… акции.

Он остановился в дверях.

– Так не знаешь?

Я сказал: «В субботу. Она говорила – в субботу».

– Ну, лады. – Говенда пожал мне руку и вышел.

Я еще несколько минут простоял у двери. Потом громко её захлопнул. Потом, потом пошел в ванную и вымыл лицо. Очень хотелось скорее со всем покончить. Но время еще не пришло. Я уже знал, когда я сделаю это…

* * *

Среда. Час дня. Нужно спешить. Времени осталось мало. Написать объяснительную записку! Это я сделаю завтра, это серьезно, надо на свежую голову. Да, и еще раз подумать. Все-таки такой шаг, может, действительно, лучше уехать. Все уезжают, чтобы спастись, чтобы спасти свою жизнь, а здесь пусть горит все синим пламенем, никогда здесь ничего не изменится, попытки бесполезны, об этом говорит история. Грозный, Петр, Сталин, кто следующий?