Афины и Иерусалим

Причем, Жильсон менее всего склонен затушевывать или даже преуменьшать влияние греческой философии на философию средневековья, как мог бы соблазниться человек менее подготовленный и более озабоченный апологетическими заданиями, чем самой сущностью поставленной им себе философской проблемы. Этим я не хочу сказать, что у самого Жильсона нет определенного взгляда на смысл и значение того, что сделано иудейско-христианской философией, и что, прикрываясь историческими вопросами, он уклоняется от тяжкой ответственности, связанной с необходимостью открыто высказаться по существу дела. Наоборот – повторю еще раз, – он с благородной смелостью подходит к представшим пред ним принципиальным проблемам, и если он пользуется историческим материалом, то лишь постольку, поскольку он рассчитывает, что в истории можно найти данные, которые нам помогут разобраться в трудном, сложном и запутанном положении, создавшемся для европейского человечества перед лицом необходимости сочетать добытые тысячелетней творческой мыслью античного мира истины с «откровениями», внезапно, точно с неба упавшими на него в тот момент, когда из дальних стран была ему принесена Библия. Он не колеблясь заявляет: «En se faisant plus vraiment philosophie, la philosophie devient plus chr'etienne».[77] И в этом заветная мысль всего его исследования, мысль, которую он не только не скрывает, но всегда выдвигает на первый план. «La conclusion qui se d'egage de cette 'etude ou plut^ot l’axe qui la traverse de bout en bout, c’est que tout se passe comme si la r'ev'elation jud'eo-chr'etienne avait 'et'e une source religieuse de d'eveloppement philosophique, le moyen-^age latin 'etant, dans le pass'e, le t'emoin par excellence de ce d'eveloppement» (II, 205–206).[78] И все же он остается настолько объективным и вместе с тем настолько уверенным в правильности защищаемого им положения, что с такой же решительностью заявляет: «On peut l'egitimement se demander s’il у aurait jamais eu une philosophie chr'etienne si la philosophie grecque n’avait pas exist'e» (I, 213).[79] И еще раз: «Si c’est `a l’Ecriture que nous devons d’avoir une philosophie qui soit chr'etienne, c’est `a la tradition grecque que le christianisme doit d’avoir une philosophie» (I, 224).[80] В то время как Платон и Аристотель ушли в прошлое истории, «le platonisme et l’aristot'elisme allaient continuer de vivre d’une vie nouvelle en collaborant `a une oeuvre pour laquelle ils ne se savaient pas d'esign'es. C’est gr^ace `a eux que le moyen ^age a pu avoir une philosophie. Ils lui ont enseign'e l’id'ee-perfectum opus rationis; – ils lui ont signal'e, avec les ma^itres probl`emes, les principes rationnels qui commandent leur solution et les techniques m^eme par lesquelles on les justifie. La dette du moyen-^age `a l’'egard de la Gr`ece est immense…» (II, 224).[81]