Афины и Спарта. Борьба за гегемонию в Греции в V в. до н. э. (478-431 гг.)

Наконец, афиняне в ультимативной форме потребовали от потидеян, которые хотя и входили в Афинскую архэ, но оставались колонистами Коринфа и поддерживали с ним тесные отношения, срыть стены, выдать заложников, отослать эпидемиургов, которых ежегодно присылали к ним коринфяне (Thuc., I, 56—66; 68, 4; 71, 4; 139, 1; 140, 3; Diod., XII, 34, 2-4; 37, 1; Plut. Per., 29, 6; Aristod., 18; Polyaen., III, 4, 1). Дело усугублялось тем, что Коринф и македонский царь Пердикка стали подстрекать Потидею, халкидян и ботиэев к восстаниям, которые могли вызвать цепную реакцию. Таким образом, действия афинян в этом случае имели вполне целенаправленный имперский характер. Итак, коркирские и потидейские события, называемые Фукидидом поводами к войне, сделали ее неизбежной.

Среди тех факторов, которые способствовали расторжению Тридцатилетнего мира, Фукидид называет жалобы эгинян в Пелопоннесском союзе на афинян, отказавшихся, вопреки условиям мира, предоставить им автономию (Thuc., I, 139, 1; 140, 3; II, 27, 1; ср.: Plut. Per., 8, 7; 29, 5; Arist. Rhet., III, 10, 7, p. 1411 a 15), и мегарян, обвинявших афинян в принятии постановления о недопущении мегарских купцов на афинскую агору и в гавани афинских союзников.

Наиболее острую дискуссию вызвала так называемая Мегарская псефизма. Считая значение Мегарского декрета преувеличенным в античной традиции, ряд современных исследователей не рассматривает его как один из факторов, способствовавших началу Пелопоннесской войны. Они полагают, что декрет явился результатом религиозных противоречий, выразившихся в захвате мегарцами священной земли близ аттических границ. Отсюда делается вывод, что этот декрет Перикла не преследовал никаких экономических, политических и стратегических целей и не имел прямого отношения к началу войны (Кэген, Сент-Круа и др.). Однако, если согласиться с тем, что в Мегарском декрете выражение ή Αττική αγορά имеет не экономический, а гражданско-правовой смысл, то другая часть декрета, где говорится о закрытии для мегарян гаваней во всех афинских владениях, бесспорно, указывает на экономическую меру. Таким образом, постановление о Мегарах вместе с другими факторами способствовало развязыванию Пелопоннесской войны.

Итак, как мы пытались показать, что между изложением Фукидидом последовательно совершавшихся событий и его интерпретацией их нет противоречий, если мы вслед за историком признаем, что Пелопоннесская война явилась закономерным результатом развития межполисных отношений в Греции со времени возникновения Афинского морского союза и была вызвана рядом внутренних и внешних причин.

В заключение необходимо сказать о тенденции, наметившейся в современной научной литературе, видеть в Спарте виновника войны и уменьшить или даже совсем снять ответственность за ее развязывание с Афин. Прежде всего обратим внимание на интерпретацию суждения Фукидида об истинной причине войны (Thuc., I, 23, 5). Интерпретация этого пассажа не подтверждает получивший распространение в работах западных исследователей вывод о тотальной войне, к которой якобы стремились лакедемоняне, и ограниченной, планы которой вынашивали афиняне. Толкование этого места заставляет также отвергнуть и попытку оправдать Афины, полностью сняв с них ответственность за развязывание войны. Рассмотренный нами материал показывает, что и Спарта, и Афины в равной степени проводили агрессивную политику. Это подтверждается и анализом часто употребляемого Фукидидом термина ασφάλεια, с помощью которого он характеризует политику Спарты и Афин. С точки зрения Фукидида, политика Афин определялась страхом перед возможностью потери своего господства и стремлением обезопасить его путем расширения и укрепления афинского могущества. Эту мысль мы встречаем в речи афинских послов в Спарте в 432 г. до н. э. (Thuc., I, 75, 3 sq.), но особенно ярко она отразилась в знаменитом диалоге афинян и мелосцев (Thuc., V, 85—113).

Что же касается лакедемонян, то принцип безопасности в политике Спарты предусматривал необходимость для нее бороться за сохранение и укрепление своей гегемонии, ибо только таким образом спартанцы могли обеспечить жизнеспособность своего внутреннего режима, так как поражение привело бы к потере ими союзников и открыло бы дорогу для проникновения в Спарту демократических порядков. Поэтому Фукидид неоднократно замечает, что ради своей безопасности лакедемоняне установили олигархические правления в городах Пелопоннеса (Thuc., I, 19; 76, 1; 77, 6). Исходя из принципа ασφάλεια, лакедемоняне, подобно афинянам, стремились укрепить свое господство, действуя по отношению к союзникам с позиции силы (Thuc., I, 77, 6).