Афонские встречи

После этого мы узнаем, что скоро должна появиться комиссия, которая будет разбирать дело захватчика. Как все это напоминает далекое прошлое, только тогда либеральное цунами, шедшее на Афон, рассосалось само собой: никто не сможет объяснить, каким образом. Затем греки захватили Афон, потом война. Ну а теперь? Что будет со старцем? Старец волнуется, просит нас помолиться, нас, самих нуждающихся в его молитвах. Сюда прибыла триединая комиссия из представителей Греции, Болгарии и России. Болгарина-то мы и видели вчера в монастыре. Старец готовится к исповеди, надевает епитрахиль, но исповеди этой не суждено состояться. К келье, вернее, к ее развалинам подкатывает черная машина, которой Валерий тут же дает название «черного воронка». Из машины выходят трое представительных мужчин, один из них с нами здоровается, легко распознав в нас русских. «Это наш кагэбэшник», — комментирует Валера. Ждать нам больше нечего. «Тройка» поднимается на небольшой балкон, где их смиренно ждет о. Рафаил. Нам можно уходить вперед, на корабль. Но кто-то из нас издалека нарочито громко просит благословения у старца — все, чем мы можем ему помочь. Старец нас радостно благословляет, и, по-моему, это производит впечатление на комиссию: пусть знают, с кем имеют дело. За старцем пусть слабая, но все же Россия.

Арсана — пристань Зографского монастыря

Потом мы узнаем, что в этот раз все «обошлось» для отца Рафаила. «Черный воронок» в отличие от недавних времен, когда такие визиты чаще всего заканчивались расставанием с обителями навсегда, не увез старца, и для него обозначился отрезок мирного времени. Правда, довольно скоро старец перебрался в скит Новая Фиваида, которая, впрочем, не очень долго принимала старца с послушниками: русское гостеприимство оказалось еще жестче болгарского. Мягко стелили, да спать оказалось жестко. Старец вернулся обратно в болгарскую келью, и снова заголосили в Болгарии: «Русские идут!» Ну, что поделаешь — идут. Ведь не боялась Болгария русских в 1877 году. Не возражала против вечных русских поселений под Плевной. Не бранила Скобелева, когда «заговоренный» генерал поднимал своих солдат в атаку. Так и сегодня можно помолчать. И не звать на помощь печально знаменитого не только в России, но и по всему миру патриарха Варфоломея, который давно уже пришел к мнению, что Святая Гора — это не Удел Божией Матери, а его собственное имение, куда он выдает виды на жительство. Говорят, что он как-то сказал по поводу старца примерно следующее: «Пусть ищет себе другое место — это моя гора». Но мы верим, что за разрешением нужно обращаться в главную инстанцию, и хотим напомнить патриарху, кто хозяин на Святой Горе, чтобы не закончилась эта непосильная для человека борьба за власть так, как всегда она заканчивается, когда человек пытается бороться с Богом. В противном случае можно последовать за одним печально известным американским военачальником, которому воспаленное воображение представило русские войска на американском континенте, после чего он просто выпрыгнул из окна. Русские идут!

Мантия для игумена

Однажды мне пришлось встречаться с одним молодым человеком. Маленьким да удаленьким. Это был единственный портной, который согласился сшить мантию. Мы с Валерой потратили немало времени, чтобы найти такого умельца, и вот нашли в Даниловом монастыре. Мама Павла долго хвалилась успехами своего единственного сына. Он и там, и тут, и в какой-то дальней обители не могут без него обойтись. Короче, после долгих переговоров, договоров и отчаянных попыток ускорить процесс Павел все-таки передал нам мантию, правда, без скрижалей. Передал и исчез. С трудом совершив то, что у нас в России называется «ликвидировать недоделки», мы успели как раз вовремя. Валера, съездив на Афон, передал мантию самому маленькому афонскому игумену — о. Евфимию. Смешно сказать, но старцу, видимо, некому было сшить мантию, и наш хороший друг, говорящий по-русски австралиец о. Антоний, был вынужден обратиться к Валере. Так протянулась канонически необоснованная цепочка от зилотского монастыря Есфигмен до древнейшей московской обители. Старец был очень благодарен Валерию. И — о чудо! — даже разрешил ему сфотографироваться вместе с собой. Может, с тех пор, когда Валера заговаривает об о. Евфимии, голос его начинает дрожать, и непосвященным это непонятно.