Жизнь, управляемую целью, справедливо назвать сознательной, потому что сознание является здесь началом господствующим, определяющим. Ему принадлежит выбор, к чему должна направиться сложная цель человеческих поступков… Из самого понятия о сознательной жизни прямо вытекает, что вопрос о цели человеческого существования есть первый, разрешение которого необходимо для сознательности этого существования.
Идея счастья как верховного начала человеческой жизни, не указывая на постоянно должное, не может служить и руководительным принципом для человека… Не будучи руководительным принципом для человека, идея счастья не есть и верховное объяснение его жизни.
Как увядающие цветы – люди. Осень – и ничего нет. Как страшно это «нет». Как страшна осень.
Как я отношусь к молодому поколению? Никак. Не думаю. Думаю только изредка. Но всегда мне его жаль. Сироты.
Книга вообще должна быть горда, самостоятельна и независима. Для этого она прежде всего должна быть дорога.
Книга должна отворачиваться от всякого, кто при виде на цену ее сморщивается.
Кто не знал горя, не знает и религии.
Кто не любит радости человека, тот не любит и самого человека.
Литература есть самый отвратительный вид торга. И потому удвоенно-отвратительный, что тут замешивается несколько таланта и что «торгуемые вещи» суть действительные духовные ценности.
Любовь есть боль. Кто не болит (о другом), тот и не любит.
Любовь подобна жажде. Она есть жаждание души тела (т. е. души, коей проявлением служит тело).
Люди, которые никуда не торопятся – это и есть Божьи люди. Люди, которые не задаются никакой целью – тоже Божьи люди.
Мир живет великими заворожениями. Мир вообще ворожба. И «круги» истории, и эпициклы планет.
Может быть, народ наш и плох, но он – наш народ, и это решает всё.
Может быть, я расхожусь не с человеком, а только с литературой? Разойтись с человеком страшно. С литературой – ничего особенного.
Мы гибнем сами, осуждая духовенство. Без духовенства – погиб народ. Духовенство блюдет его душу.
Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.
Никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости.
Общество, окружающие убавляют душу, а не прибавляют. «Прибавляет» только теснейшая и редкая симпатия, «душа в душу» и «один ум». Таковых находишь одну-две за всю жизнь. В них душа расцветает. И ищи ее. А толпы бегай или осторожно обходи ее.
Парламент наш не есть политическое явление, а просто казенный клуб на правительственном содержании.
Писательство есть Рок. Писательство есть fatum. Писательство есть несчастие.
Под счастьем можно разуметь только удовлетворенность, т. е. такое состояние, при котором отсутствует дальнейшее движение в человеке желания как чего-то ищущего, стремящегося возобладать. Этот покой душевной жизни, это равновесие всех сил человека, вернувшихся после долгой борьбы с внешними препятствиями и победы над ними внутри себя, вполне покрывает понятие счастья, тождественно с ощущением его полноты.
Порок живописен, а добродетель так тускла. Что же всё это за ужасы?!
Почти общий закон развращенности – неспособность к сильной любви, непременной и роковой. Отличительная черта развращенного человека – что он безличен в сношениях своих с женщинами. Для него есть удовольствие, но нет привязанности.
Проклятый алкоголь есть европейская форма опия… Но качество и следствие его – точь-в-точь как опия и гашиша: одурение, расшатанность воли и характера, нищенство, вырождение, смерть, преступление.
Революция – когда человек преображается в свинью, бьет посуду, гадит в хлев, зажигает дом.
«Религия» никогда не возмущалась никаким злом (исключения не в счет), потому что «религиозные люди» всегда были изумительно равнодушны к добру и злу.
Родила червяшка червяшку. Червяшка поползла. Потом умерла. Вот наша жизнь.
Самолюбие и злоба – из этого смешана вся революция.
Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может только «сделать из себя писателя». Но он не писатель.
Слабохарактерность – главнейший признак неправдивости.
Смерть есть то, после чего ничто не интересно.
Сознание выполняет свою служебную роль: указывает способы той или иной деятельности, ее легчайшие пути, возможное и невозможное для выполнения из того, к чему нудят человека причины.
Стиль есть душа вещей.
Страшная пустота жизни. О, как она ужасна…
Судьба девушки без детей ужасна, дымна, прогоркла.
Сущность молитвы заключается в признании глубокого своего бессилия, глубокой ограниченности. Молитва – где «я не могу»; где «я могу» – нет молитвы.
Тайна писательства в кончиках пальцев, а тайна оратора в кончике его языка.
Только в старости узнаешь, что «надо было хорошо жить».
В юности это даже не приходит на ум. И в зрелом возрасте – не приходит. А в старости воспоминание о добром поступке, о ласковом отношении, о деликатном отношении – единственный «светлый гость» в «комнату» (душу).