Афоризмы. Русские мыслители. От Ломоносова до Герцена

Ум количественно всегда должен будет уступить, он на вес всегда окажется слабейшим; он, как северное сияние, светит далеко, но едва существует. Ум – последнее усилие, вершина, до которой развитие не часто доходит, оттого-то он мощен, но не устоит против кулака. Ум как сознание может вовсе не быть на земном шаре; он едва родился в сравнении с маститыми альпийскими старцами, свидетелями и участниками геологических революций. В дочеловеческой, в околочеловеческой природе нет ни ума, ни глупости, а необходимость условий, отношений и последствий. Ум мутно глядит в первый раз молочным взглядом животного, он медленно мужает, вырастает из своего ребячества, проходя стадной и семейной жизнию рода человеческого. Стремление пробиться к уму из инстинкта постоянно является вслед за сытостью и безопасностью; так что в какую бы минуту мы ни остановили людское сожитие, мы поймаем его на этих усилиях достигнуть ума – из-под власти безумия. (А. И. Герцен, 9, 6, 9, 2)

ДРУЖБА – ВРАЖДА

Меня ж ничто вредить не может,

Я злобу твердостью сотру;

Врагов моих червь кости сгложет,

А я Пиит – и не умру

(Г. Р. Державин, 13)

Враги нам лучшие друзья —

Они премудрости нас учат.

Но больше тех страшуся я,

Ласкательством меня кто мучат.

(Г. Р. Державин, 21)

Не гонясь за теньми скользкою дорогой,

В лестной счастья службе,

Уголок берег я в хижине убогой

Лишь любви и дружбе.

(В. В. Капнист, 4)

Опасен крупный враг,

А мелкий часто вдвое.

(И. И. Дмитриев, 11)

Но без товарища и радость нам не в радость:

Желаешь для себя, а ищешь разделить!

(И. И. Дмитриев, 17)

Известных я врагов всегда предпочитаю

Друзьям, которые царапать мастера.

(В. Л. Пушкин, 12)

Помысли, что нас судят в наших друзьях; выбрать друга значит дать обществу свой образ и открыть свое сердце. Всякий бы трепетал, если бы размыслил, сколь важно признать кого своим другом. Хочешь ли быть почтен? Обращайся с людьми почтенными. (И. А. Крылов, 3)

В дружбе, как в любви, должно щадить чувства и вкус от притупления… Любовь пишется с завязанными глазами; но у дружества снимается сия завязка; дружество рассматривает, прежде нежели избирает, и привязывается к одним достоинствам особы, ибо те одни достойны быть любимы, которые в себе самих заключают причину, побуждающую их любить. (И. А. Крылов, 3)

Мстят сильно иногда бессильные враги:

Так слишком на свою ты силу не надейся!

(И. А. Крылов, 26)

Услужливый дурак опаснее врага.

(И. А. Крылов, 27)

Мы все ошибаемся, считая непринужденностию дружескою многое, чего бы мы себе не позволили с посторонними. В этой непринужденности часто бывает много оскорбительного; иногда позволяешь себе говорить с некоторою беспечною легкостию при всех то, что надобно только сказать наедине: можно ли назвать это откровенностию? Нет! это просто пренебрежение, болтливость, которая вертит языком, не заботясь, оскорбит ли то, что скажешь, или нет! А такова рода забота необходимее с друзьями, нежели с посторонними. (В. А. Жуковский, 10)

В тесных долговременных связях мы иногда страдаем не от несогласия мыслей и чувств, а, так сказать, от неравенства в их возвышенности и силе. Вот два инструмента: оба настроены верно и в том же тоне; но на втором меньше струн. Оттого есть ноты, возможные лишь на лучшей арфе; оттого она часто звучит одна. О досада на безответность, когда сердце стремится выразить себя! О скорбное ощущение какой-то пустоты, неожиданной в круге, где заключен наш мир! Кто, испытывая тебя, не покушался роптать на рок! Но не будем же несправедливы, не будем требовать того, что почти невозможно, и вспомним, что большая часть жизни принадлежит к категории низших тонов. (А. И. Тургенев, 5, 1823–1824 гг.)

Когда человек, нами давно любимый, начинает изменяться или изменять себя, как долго мы спорим с очевидностью, как долго ищем, чего уже нет или не было; как тяжко сказать: призрак друга, прости! И что будет на твоем месте, даже не могила и не ничто, а хуже! (А. И. Тургенев, 5, 1823–1824 гг.)

Мы пережили многое и многих, но не дружбу: она неприкосновенна… выше мнений и отношений враждебных света, недоступна никакому постороннему влиянию. (А. И. Тургенев, 21)