(И. И. Дмитриев, 14)
…В любви разлука нам опаснее всего!
(В. Л. Пушкин, 2)
Я правду говорю: любимой нежно быть
Здесь средство лишь одно – умей сама любить!
(В. Л. Пушкин, 7)
…Пригожая женщина всякую ложь может сделать истиной… (И. А. Крылов, 1, 36)
В нынешнем просвещенном веке вкус во всем доходит до совершенства, и женщина большого света сравнена с голландским сыром, который только тогда хорош, когда он подпорчен. (И. А. Крылов, 4)
Женщине очень приятно видеть, когда мужчина лет под сорок рассуждает так забавно, как пятнадцатилетняя девушка, и такою прекрасною уловкою скрадывает у себя лет двадцать. Скажите мне, друзья мои, не первая ли должность мужчины нравиться женщине? (И. А. Крылов, 4)
…Чтоб женщине любезным быть,
Ты знаешь, нам не книги нужны.
(И. А. Крылов, 6)
Наглость, готовая, как говорится, на нож и огонь, часто цепенеет пред одним взором целомудренной женщины. (Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)
Никто не лишал тебя способности усыплять сердце свое посредством сладостных мечтаний. Спи же, любовник, спи от вечера до утра, от утра до вечера, и – к наказанию твоей каменной Лауры – ты, верно, когда-нибудь проснешься с прежним спокойствием, с прежним равнодушием, ибо сон, успокаивая страсти, истребляет даже их вредное начало. (К. Н. Батюшков, 15)
Черт как ни черт, но все едва ли
Хитрей он женской головы.
(П. А. Вяземский, 39)
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям…
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвой след…
(А. С. Пушкин, 5, 8, 29)
Часто удивлялся я тупости понятия или нечистоте воображения дам, впрочем очень любезных. Часто самую тонкую шутку, самое поэтическое приветствие они принимают или за нахальную эпиграмму или неблагопристойную плоскость. В таком случае холодный вид, ими принимаемый, так убийственно отвратителен, что самая пылкая любовь против него не устоит. (А. С. Пушкин, 7)
Пожилой женщине позволяется многое знать и многого опасаться, но невинность есть лучшее украшение молодости. (А. С. Пушкин, 9)
Браните мужчин вообще, разбирайте все их пороки, ни один не вздумает заступиться. Но дотроньтесь сатирически до прекрасного пола – все женщины восстанут на вас единодушно – они составляют один народ, одну секту. (А. С. Пушкин, 19)
…Поддельная любовь составляет весьма важную статью внутренней торговли, хотя и не показывается в статистических таблицах. (О. И. Сенковский, 5)
Как бы то ни было, я очень сожалею, что не родился девушкою. И, наблюдая со вниманием неземную красоту женской души, я не понимаю даже, как можно в нашем просвещенном веке согласиться быть мужчиною; как все люди давно уже не переродились в женщин; как вся природа не оборотилась, например, молодою, прекрасною, чувствительною графинею?.. Как тогда было бы весело на свете! Мы не знали б ни пушек, ни сражений, ни революций. Вся земля была бы одною огромною модною лавкою, вся наша солнечная планетная система – одним необъятным английским магазином. (О. И. Сенковский, 6)
Ах, клянусь, ежели когда-либо оборочусь я красавицею, ни за какое благо – хоть бы меня повесили на самой высокой мужской шее – не стану целоваться с мужчинами, чтоб только не подвергнуться преследованию со стороны других любительниц поцелуев! (О. И. Сенковский, 6)
Ее жестоко осуждают:
Она проста, она пуста;
Но эти перси и уста, —
Чего ж они не заменяют?
(Н. М. Языков, 11)
…Для тела моего ты велика чрезмерно,
А для души моей ты несколько мала.
(Н. М. Языков, 13)
И что любовь? Одна волна
Большого жизненного моря!
(Н. М. Языков, 14)Как сон души благочестивой,
Беседа женская тиха,
Когда без чувства, без греха
Язык болтает неленивый;
Но речи смелые летят,
Они решительны и громки,
Когда от сердца говорят
Ребра Адамова потомки.
(Н. М. Языков, 28, 2)
Кто не испытал этого чудного чувства прозелитизма, которое тревожит юную душу, полную жизни и деятельности? всем бы поделился, все бы передал, что есть науме и на сердце; простолюдин дарит своей любезной свою последнюю драгоценность; художник отдает ей познание, которое поразило его вчера, чувство, которое вчера его встревожило, – все то, что вчера загорелось в нем и что потому ему кажется целию человеческой жизни. Холодные или устарелые люди смеются над этим прозелитизмом, не замечая того, что и в них он существовал и претворился в охоту рассказывать новости, давать советы встречному и поперечному, – что в них выпарилось все прекрасное и святое этого побуждения, а остался один его холодный себялюбивый осадок. (В. Ф. Одоевский, 4)