Африка

Не спеша и разговаривая дорогой, входим в туземную деревню. Это удивительное село стоит на жёлтом песке пляжа. Все племена, начиная от аполлоновцев, которые получили такое название из-за красоты своих юношей, и до бамбара, живут в своих фантастических домиках, выбеленных известью. На одном написано: «Томас Кофи, король Мосуа, царь царей», а в двух шагах от дома находится его могила. На другом доме читаю:

Все вы внимание. Когда я найти одного ученика писáл на эту стену, почувствует вес моей палки. Это болван, пизда, дикарь

Наоборот это ты это тот кто пишет это дикарь, разбойник, гад, человек земли

Он сумасшедший. Старый враль

Не сумасшедший ли ты?

Ладно, я сумасшедший

Животное без хуя

Наоборот. Тамара Балин

Это такая переписка жителей села Мосуа.

Невероятная красота нагих тел, какой в моём путешествии я больше не встретил. Они шагают упруго, как в танце. Группа юношей в тогах, великолепно драпированных, возлежит на лестнице. Они прислонились друг к другу, они молчаливы и спокойны, как статисты в глубине сцены, декорированной для классического, героического представления. Каждое их движение гармонично. Их редкие слова улетают в тихое небо, как птицы. На всех улицах полно чёрных, мечтательно улыбающихся прохожих. Группы играющих в лото и группы вокруг чёрных парикмахерш, которые прямо на улице, сидя на циновках, ждут своих клиенток – молодых женщин. Действо длится весь день, а сама причёска сохраняется дольше нескольких месяцев. Ещё одна группа толпится возле цирюльника, который посреди улицы бреет мужчинам головы. Два-три совсем белых негра (альбиноса), с красноватыми морщинистыми лицами, как варёные, жуткие, ненавидимые своими соотечественниками. Было бы интересно узнать, насколько удивились местные туземцы, которые первыми увидели белых, если они уже знали о существовании своих белых собратьев. Сейчас они чётко различают белого и альбиноса, но считают одного совершенством красоты, а другого презирают из-за его дефекта.

Головы женщин действительно неописуемо красивы: удлинённые, изысканные, чарующие, девичьи. Можно было бы сказать, что эти юные подруги аполлоновцев на самом деле жительницы Антил. Много людей совсем без одежды прохлаждаются на длинных местных лежанках, сплетённых из тростника. Их тёмные глаза наполнены светом угасающего синего неба. Встречаются и парни в белых европейских штанах и розоватых рубашках; редкие из них носят фраки и котелки. Такие гоняют на велосипедах и напоминают шимпанзе, каких показывают в цирке. Неожиданно сражённый такой красотой лиц, цвета и света, я чувствую, что мои глаза полны слёз. Возвращение по полям под пение сверчков, мимо стада крошечных телят. Аперитив, лёд.

Утром накануне Рождества жду на почте в хвосте трёх длинных очередей. Парни, с которыми я вчера разговаривал, приводят ко мне своего приятеля, который мог бы стать моим «боем». Ему семнадцать лет и зовут его Самба, родом он из Банфоры¹⁹, на его лице татуировки. Умеет готовить «в походе». Тут же покупаем всё, что нужно и чего у меня ещё нет: консервы, муку, растительное масло и т. д. Самба напоминает мне о том, что ещё следовало бы купить. Про шторм-фонарь говорит: «Па бон, ил и а па бон иси, отр!»[1] Сразу же после обеда я переодеваюсь, меняю свой жёлтый полотняный костюм на белый ввиду предстоящего нам с Вюйе визита к губернатору.

На автокаре едем в Бенжервиль, там находится резиденция губернатора²⁰. Сперва наш автомобиль проезжает через деревню, в которой мы уже бывали раньше, потом его на большой лодке переправляют через лагуну, обросшую густым «пото-пото» – непроходимым болотистым лесом, кишащим крокодилами. Наконец въезжаем в джунгли, через которые прорублена просека. Я рассказываю Вюйе историю с Сарой Бернар²¹, которая, стоило ей прибыть в Рио-де-Жанейро и умыться в отеле, спустилась вниз, взяла извозчика и распорядилась: «В джунгли». Она считала, что джунгли начинаются тут же, за чертой города, а до них было далеко даже на поезде. Здесь же джунгли начинаются сразу у берега. В некоторых местах вдоль дороги они раскорчёваны под плантации, а через сто лет, как здесь говорят, их и вовсе не будет.