Африка

Пальмы всех видов, сырное дерево, красное дерево, кешью, масличная пальма, лианы, папоротники. Они, как пожар, захватывают любое заброшенное пространство. В середине одного деревенского дома проросла пальма и весь его подняла вверх. От земли до самых высоко растущих веток ширится такое густое зелёное переплетение листьев, лозы, папоротника, кустов, лиан, что невозможно и представить, как человек сможет сделать хоть шаг вперёд. Лес здесь это одна компактная масса, которая словно грудью защищается от любой попытки в него проникнуть. Тропинки, будто тёмные коридоры, ведут через всю эту зелень к какой-нибудь небольшой местной плантации. Гигантские деревья соединяют свои ветки над дорогой, птицы летают под этими живыми сводами, как в заброшенных крепостях. Некоторые задевают крыльями автомобиль, чьё рычание странно в этой тишине.

Бенжервиль находится километрах в тридцати и стоит на очищенной от джунглей земле холма, защищающего его от болота. Это совсем особый вид поселения. Домов здесь вообще не видно, их скрывают цветущие кусты и огромные пальмы. Это уникальный питомник мира растений, которые обитают в здешних горах. Над садом с широкими аллеями и просторными лужайками высится дворец губернатора, и здесь нет ничего, что напоминало бы город: ни одного магазина, ни одного кафе. Только несколько бунгало для проживания чиновников, а всё пространство напоминает какой-нибудь летний курорт в Америке. Посещение лаборатории агрокультуры, где отбирают, изучают все виды кофе, какао и т. д. Нагие негры и негритянки работают во дворе, перебирая семена. Их работа походит на игру в «камешки», а их печальная песня летит над лесом. Молодой шеф лаборатории – бледный, голубоглазый юноша, опалённый солнцем, водит нас по огромному питомнику, который, находись такой в Европе, был бы одним из самых прекрасных и, учитывая толщину деревьев, старейших её парков. Гигантские цветы.

У меня, не отличающего культурные растения от диких, тропических, создаётся впечатление, что я всё ещё нахожусь в лесных дебрях. Вюйе и наш «экскурсовод» рассматривают плоды один за другим, а потом начинается профессиональная дискуссия. Учат меня различать сорта кофе по его румяным ягодам, сидящим в нежной красной мякоти. Крупный кофе из Сикасо²²и более мелкий из Конакри плодоносят два раза в году. По парку разливается пьянящий запах жасмина, так пахнет здесь кофе белого цвета. Пока одни плантации кофе уже зреют, другие ещё только цветут. Подобно цветкам мирта с нежным и прозрачным запахом, цветок кофе дрожит в раскалённом предвечернем воздухе. В тёмных листьях – крупные, оранжево-красные пузыри какао с хрустящими и горькими семенами. Поднимаю из-под деревьев какой-то неведомый мне плод, он похож на перезрелый огурец. Хочется пить, сжимаю его губами, и мой рот тут же наполняется свежим соком со вкусом ананаса и лимона.

Визиты к разным чиновникам, что живут в высоких бунгало, ограждённых деревянными заборами. Разговор с одним господином, который как раз принимает душ за загородкой. Никто его ещё не видел, но его лицо и его тело представляются отражёнными в его голосе, сопровождаемом шумными потоками воды. Угадывается, что он сед, коренаст, с морщинистой из-за климата кожей. Хотя ещё только шесть часов, наступает вечер – тот самый стремительный экваториальный вечер, который за пять минут меняет на небе всю палитру цветов, прежде чем наступит ночь. И хотя всего только шесть часов, он уже начал своё торжественное шествие, спускаясь на лес и на сверкающие в закатном солнце лагуны. Вид из высокого окна открывается величественный. Негры-работники, закончившие свои дела, с пением возвращаются в свои деревни. Господин, который за забором принимал душ и одевался, выходит и заканчивает фразу, начатую, ещё когда он не был видим. Он протягивает нам руку, от которой свежо пахнет миндальным мылом и одеколоном. У него утомлённое, полное, морщинистое лицо, он, жмурясь, вежливо на нас смотрит, пока его рука ищет на столе пачку «вирджинии» и не может её нащупать. Вдруг мы в мгновение оказываемся в полной темноте. Белеют лишь одни наши костюмы.

Возвращаемся, петляя меж бунгало и пролагая путь сквозь густоту тропического питомника, который неизвестно когда превращается в джунгли. Ночью лес пахнет дымом, фруктами, звериной шерстью. Вюйе говорит: «Запах африканской ночи!» Влажная, тяжёлая духота будто клубится вокруг нас, светящаяся мошкара дрожит, растворяясь в мареве ночи как в меду. Только когда кое-где над нами редеют ветки красного дерева и вся тяжесть духоты улетучивается в небо, становится виден величественный небосвод, заполненный звёздами и лунным светом. Миллионы светящихся мушек огненным столбом поднимаются ввысь.