Африка

Мури, маленький бой Фонтена, приносит мне Бубу, потерявшегося, как только мы прибыли в город. Бубу – детёныш мартышки, родом из джунглей, несколько дней назад мне его подарила девушка-негритянка неподалёку от Феркеседугу. Не то чтобы это было какое-то сокровище, но я к обезьянке привык: пока мы совершали переход, Бубу сидел на спине Самбы, и это выглядело очень забавно; я подкармливал его бананами и сахаром, а когда он пропал, очень расстроился. Мартышонок был ужасно пуглив, и я сначала хотел назвать его Джара, что на местном наречии означает «лев»; однако более удобным оказалось простое «бубу» («обезьяна»). Должно быть, малыш всё это время просидел в кроне сырного дерева во дворе, потому что сегодня утром, когда чернокожие рабочие ели под деревом кускус, вдруг спустился к ним поглядеть, что же они такое едят.

Пока мы с Фонтеном беседуем на веранде, к нам в гости заглядывает Батуре, сын императора Самори, вождя племени малинке⁶⁰. Царство Самори некогда было поистине огромным, оно простиралось на пятьсот с лишним километров. На старинной карте Африки, которую Дероко дополнил забавными рисунками и прислал мне на память, вся эта часть Африки, почти на несколько сотен километров удалённая от океана и охватывающая добрую часть Судана вплоть до Нигера, осталась белым пятном с одной лишь пометой: «Государство Самори». Самори, простой странник из Бисандугу, ведя священную войну против язычников, создал централизованное государство Уасулу. Из тридцати семи лет доблестного правления этого негритянского предводителя пятнадцать были ознаменованы кровавыми войнами с Францией. Он был беспощаден: замуровал родного сына, а когда через пять дней обнаружил, что тот ещё жив, собственноручно утопил его; зарыл живьём в землю собственную дочь за то, что она поздоровалась с неким пленником. Спустя два-три года после того как его сослали в Габон, он загадочным образом погиб. Его сыновья развеяли славу и богатство отца и вернулись к обычной жизни в племени.

Один из них, Батуре, мусульманин и марабут, живёт так, как начинал его отец и как живёт всё племя дьюла: на нём синяя накидка, он торгует слоновой костью, каучуком и карите. На лице его ироничная улыбка, он, ничуть не кичась своими предками, кочует между Конго и Нигером. Долговязый, с козлиной бородкой под мясистой губой, всегда сутулый и усталый, лоб вечно в пыли от поклонов. Фонтен его подначивает, называет Орлёнком, заключает с ним скоропалительные сделки и лишь потом предлагает ему присесть. «Его отец был настоящим гением – как политик, организатор и воин. Для негров он всё равно что для нас Наполеон. А его сын Орлёнок не менее гениален в торговле».

– Мон пел повл’ом инфолтине; моа зениал селуман пул малсе е манзе! (Мой отес бедьний несцастний человек; мне гениальний толеко дла ходись и есь!), – смеётся Батуре.

На шее у него болтается несколько связок гри-гри – амулетов негров-мусульман.

Вечером на том же «Рено» едем в деревню, которая носит живописное название, в переводе – «Сырное дерево на лугу». И в самом деле, перед деревней растут два гигантских вековых дерева. Деревня почти неотличима от Куми, которую мы видели накануне. Такие же красные террасы, потрескавшиеся стены, тотемы, куры и козы. На земле сидит негритянка богатырского вида, она похожа на Милоша Обилича, изваянного Мештровичем⁶¹, только рядом с ней трое совершенно неотличимых друг от друга близнецов. Пока двое стремятся к её груди, враскачку её атакуя, как маленькие воины, третий дожидается своей очереди, неистово рыдая.

Напротив матери, возле входа в хижину, под потемневшей от солнца глинобитной стеной на трёхногом табурете сидит старуха. Рядом набросаны жерди – довольно невзрачные, но это драгоценное красное дерево лучших пород; иссохшее донельзя тело старухи тоже отливает багрянцем – оно испещрено волнами татуировок, похожих на прожилки твёрдого африканского дерева. Тут впору заподозрить, что всё это – и жерди, и стена, и старуха – сотворено из одного и того же дивного, прочного, многовекового материала. Её голова, вернее, крупный тёмный череп на тонкой шее, заставляет вспомнить изысканные египетские портреты. В ногах у неё возлежит африканская собака, выгрызающая из шерсти насекомых; на негнущихся коленях старухи дрыгается ребёнок, заходясь от плача.

У этой женщины, очевидно, последняя стадия сонной болезни (столь распространённой в Африке), носителем которой является муха цеце: больной, уже превратившийся в окоченевший скелет, не может приподняться или встать без посторонней помощи. Нет ничего печальнее, чем видеть в этой деревне малышей, которые, казалось бы, ещё пышут здоровьем, но уже снедаемы нарастающим недугом. Они тщетно пытаются прогнать сон.