Африка

В этих краях всё является древностью. Сама земля, по которой мы ступаем, растения, которые на ней произрастают, люди – всё это ископаемые остатки прежнего человечества; песни – ископаемые остатки древнего пенья. Лишь небо и свет совершенно свежи и новы; благодаря их резкому освещению прошлое здесь кажется ещё более странным и невероятным.

По пути мне доводится испытать небольшую панику. Невыспавшийся и уставший после вчерашнего участия в свадьбе близ Банфоры, я был убаюкан тряской в грузовике, одурманен жарой. Однако, не проспав и нескольких минут, в ужасе проснулся. Во сне я ощутил, что свесил голову на грудь, подставив солнцу нижнюю часть затылка и шею. Не знаю, правда ли, что экваториальные лучи убивают, но мне рассказывали о людях, которые умерли от солнечного удара, при том, что под лучи попали лишь руки; хотя я слышал и о белых, никогда не носивших пробковый шлем. Как бы то ни было, любой белый человек изо всех сил старается ни на мгновение не оказаться под прямым солнцем; вспомнил я и о солнечном ударе, который застиг меня на корабле, и о мучениях, когда чуть не потерял сознание в Буаке; этого было достаточно, чтобы я по-настоящему испугался того, что могло случиться со мной сейчас. Я отругал чернокожих за то, что они меня не разбудили, и тут же принял двойную суточную дозу хинина, добавив к нему аспирин.

С такими предосторожностями я прибыл в Бобо-Диуласо, один из самых важных центров срединной части Африки. Не заезжая в район, заселённый туземцами, негр-шофёр доставляет меня прямо к дому, где живёт его господин. Здание принадлежит представительству крупной торговой компании, центр которой находится в Париже и которая сокращённо обозначается как CCCI (“Compagnie Сoloniale Сommerciale et Industrielle”)⁵⁵. Представительством руководит белый, под его началом работают несколько негров-подчинённых. Его я решил навестить в первую очередь – надо же поблагодарить за предоставление машины, хоть и без его ведома.

Меня встречают с распростёртыми объятиями и сразу ведут из помещения, служащего мастерской, столовой, складом и магазином, на крытую веранду, позади которой располагаются частные покои хозяина, а рядом – двор, где, перекликаясь, трудятся негры-рабочие. Хозяин тут же усаживает меня в глубокое плетёное кресло и придвигает ко мне столик, уставленный бутылками с наиразличнейшими аперитивами. Бой приносит лёд, замороженный лично боссом. Лёд!

Я не видел льда с тех пор, как покинул океанское побережье, и тот, кто способен представить себе, что значит лёд в Африке для выцветших от солнца глаз, для растрескавшихся губ, которыми трудно пошевелить, чтобы произнести слово, – тот поймёт, какими яркими красками вдруг расцвела для меня жизнь.

Поблагодарив за приём, сообщаю хозяину, что, несмотря на все удовольствия, должен отставить ледяной виски с содовой и отправиться в лагерь или какой-нибудь «буфет», если таковой имеется в Бобо, чтобы разместить своих слуг и сгрузить вещи. Хозяин отвечает, и во всём этом нет ни тени шутки, что вещи уже разгружены, а мой бой сейчас занят тем, что во дворе гладит мой костюм; мы пообедаем, потом я получу компресс со льдом для спасения от солнца, и вообще – здесь я буду ужинать, спать, писать и делать всё, что мне заблагорассудится.

С чувством отчаянного восторга взирал я на эту веранду, на диван, заваленный суданскими кожаными подушками, на полку с фотоальбомами, где заметил романы Стивенсона, Конрада, Андре Моруа и даже сборник стихов моего дорогого римского друга Джузеппе Унгаретти⁵⁶. Я вдруг почувствовал, что силы мои на пределе, представил себе прозябание в лагере или «буфете» и, вяло сопротивляясь и отнекиваясь, согласился стать гостем.

Белого человека зовут де ла Фонтен⁵⁷– он принадлежит к одному из знатных семейств Франции. Подтянутый, красивый, высокий, очень сильный и гибкий молодой человек. У него большой рот, тонкие губы, небесно-голубые глаза и тонкие, почти смыкающиеся на переносице брови. Рукава рубашки закатаны выше локтей, штаны из плотного шёлка – его наряд, создающий впечатление спортивной небрежности, на самом деле щегольской. Как только мы уселись продолжить разговор, я улыбнулся ему и сказал: «Вы протестант?» – «Протестант! Как вы угадали?» – «Да не то чтобы угадал. В Париже у меня есть друг, весьма похожий на вас – внешне, манерой держаться, жестами, он из протестантской семьи». – «Чудеса, – улыбается собеседник, – я вот не отличаю протестантов от католиков». – «Собственно, я тоже, и вряд ли с полной уверенностью мог назвать вас протестантом – но уж никак не католиком».