Африка

Танец проходит в сопровождении старой гармоники и продолговатой погремушки вроде бубна. Музыканты – два младших офицера с Мартиники, неутомимые и страстные в своей самоотдаче. Тот, что трясёт бубном, постоянно подносит его к голове и, прикрыв глаза, прислушивается к издаваемым звукам, как если бы его инструмент не производил ничего иного, кроме оглушительного шума. Когда всё закончилось, он подходит ко мне – поговорить. Речь его витиевата – так обычно изъясняются негры, считающие себя чего-либо добившимися в жизни: «Мы самая западная французская земля, и как же мне жаль, что Франция так далеко, ведь мы любим её как истинные сыны. Уверяю вас, дражайший месье: Мартиника не просто красивая, она очень красивая. Как же вам было бы хорошо там, среди молодых людей, которые несказанно красивы и всё время поют!» И он при этом плачет! «Представьте себе: я закурил в восемнадцать лет, и от меня несло табаком, это унюхала моя бедная мама, и тогда, – можете смело мне верить, – она меня побила, но дело даже не в этом. Я плакал, и моя невеста плакала вместе со мной. А сегодня, как мне пишут, курит весь мир, даже семилетние дети!»

Мой собеседник и далее нахваливал бы Мартинику, используя поэтические фигуры речи и оправдывая себя за то, что вынужден общаться с жителями Дакара и, играя на своём бубне, зарабатывать деньги на табак, некогда ставший причиной его слёз, но тут ввалились пьяные негритянские солдаты с «португалками». Начались жаркие споры и танцы, длящиеся по получасу, в ходе которых тот, кто ведёт партнёра – девушку или парня, – пристраивает свою руку на его теле в месте, по моим понятиям, неподобающем. Это, собственно говоря, только для стиля, но танец продолжается со всей серьёзностью. Если обогнуть угол-другой, найдётся новый бар для негров, почти такой же, как предыдущий. Его хозяин – сапожник, по вечерам превращающий свою мастерскую в питейное заведение. Третий бар расположен чуть дальше, ещё за одним углом. Пью пальмовое вино, очень крепкое, и вдруг, на втором стакане, чувствую отвращение к этому напитку – он явно не для белых. Поскольку идти в таверну уже поздно, возвращаюсь домой.

Утром – выезд на остров Горе, заброшенное поселение в открытом море, в трёх километрах от Дакара. Горе – это островок, который на протяжении столетий был единственным местом в Западной Африке, где французская администрация могла чувствовать себя в безопасности. Все вылазки вглубь континента, торговля, переговоры с чёрными королями и завоевания завершались отступлением на Горе, куда не досягали ни чума, ни резня, ни бунты, ни жёлтая лихорадка. Горе с его дворцами, базарами, казематами, где томились негритянские рабы, купленные у чёрных королей-завоевателей и затем перепродаваемые по всему миру, с его скромными балами для офицеров и губернаторских жён, жил такой жизнью два века: это была Европа, расположенная впритык к Африке. Европа – полчища авантюристов, жаждущих приключений, поэтов, ведомых грёзами, исследователей, торговцев в погоне за наживой, воителей, стремящихся к славе, и просто неудачников, желающих наверстать упущенное. Нашествие миссионеров, офицеров, охотников, торгашей и евреев на землю, из лесов которой поднимался дым людоедских костров; землю, под первым же слоем которой сверкало золото, а в саваннах водилась слоновая кость; землю, где бились насмерть тысячи вождей, племён, фантастических языков и обычаев.

Затем отважные французы, у которых не было ни хинина, ни шлемов, малыми отрядами продирались сквозь материк, что ни день защищаясь от тысяч туземцев, словно от термитов, с помощью хитроумных интриг, используя разногласия между королями и племенами, и, завоевав, наконец, всё, что можно было завоевать от Океана до Либерии, осели на континенте. Администрация, покинув Горе, сначала перебралась в Сен-Луи, а затем в Дакар. Остров постепенно приходил в упадок. Сегодня здесь проживает лишь горстка рыбаков, есть школа, больница и крепость. Заброшенные дома, покинутые дворцы, покрытые патиной времени и растрескавшиеся от засухи. Деревянные перекрытия прогнили. Большие подвалы-темницы, зарешёченные окна которых обращены в сторону открытого моря, полны пыли и паутины. Нынешний Горе – это запустение и ржавчина на прекрасном лазурном фоне, уникальный памятник чёрнобелой Африки. Исторический памятник и места упокоения белых, сложивших здесь головы, в которых роились безумные мечты, а также могилы негров-кандальников, умерших тут от болезней и жажды волей недоброй судьбы.

Былого острова больше нет. Камеры Негриери на острове Горе пустуют, но негры продолжают умирать под властью белой цивилизации, хотя и по другим причинам. Горе не существует!

«Это земля белых!» Как же горько это звучит в устах белого человека, которому около полудня приходится принимать хинин, которому нельзя купаться в море или в реке, гулять на солнце, пить обычную воду, у которого сдают нервы, который не смеет жить в колонии более двух лет кряду, переутомляться, передвигаться пешком, поскольку в противном случае ему грозят лихорадка и сумасшествие.