Африка африканеров

Сильвия вспоминала, каким страшным ударом был для нее Шарпевиль, какой это был кошмар — сотни африканских женщин и детей, убитых выстрелом в спину. Вспоминала, как вышла из Либеральной партии, членом которой стала во время учебы в университете Родса, как вступила в Конгресс демократов. «Я хотела бороться в рядах организации, которая была бы тесно связана с африканским движением Сопротивления, но глине кого рой стояли бы африканские лидеры».

Сильвия Ним объясняет также, почему, тяжело заболев после своих «девяностодневок», она все-таки продолжала борьбу.

— Да, я знала, что, если меня вновь арестуют, мне будет очень плохо и все-таки не так чудовищно страшно, как моим африканским друзьям, которых бросают за решетку. У меня было два очень близких друга-африканца, оба они погибли под пытками в полицейском застенке. И я решила, что должна остаться в этой стране и продолжать борьбу против апартхейда.

А вот что заставило ее вступить после запрещения Конгресса демократов в одну из ячеек Коммунистической партии:

— Этот шаг был продиктован вовсе не стремлением бороться за установление диктатуры пролетариата, хотя я и убеждена, что именно социализм является единственным выходом для этой страны, я хотела бороться против апартхейда, за построение более справедливого общества. Не думаю, что на данном этапе Коммунистическая партия призвана сыграть решающую роль в Южной Африке… Но она, бесспорно, один из важнейших элементов борьбы. Мне кажется, что Африканский национальный конгресс и есть та организация, которая должна вести и направлять борьбу. Ибо он представляет большинство жителей нашей страны. Именно АНК является катализатором прогрессивного национализма, который ни в коем случае нельзя считать антибелым. К тому же Африканский национальный конгресс отнюдь не стремится заменить господство белого меньшинства какой-либо иной формой господства одних людей над другими.

Как и на всех других политических процессах в ЮАР, и на этот раз тоже приговоры обвиняемым были вынесены на основании показаний свидетелей обвинения, «проговорившихся» в результате «девяностодневного собеседования». Правда, на этом процессе к такого рода «свидетельским показаниям» присовокупились еще и показания одного молодого человека по имени Герхард Гюнтер Луди, ставшего при весьма подозрительных обстоятельствах полицейским осведомителем и сумевшего в 1963 г. проникнуть в подпольную Коммунистическую партию.

Рассказывают, что этот самый Луди, высокий фатоватый блондин, ныне состоящий на службе в политической полиции в чине сержанта, стал доносчиком еще в те времена, когда учился в университете. Другие же считают, что он избрал себе это амплуа лишь после того, как был арестован полицией за нарушение закона о нравственности (он как будто бы состоял в связи с цветными женщинами).

Луди вошел к коммунистам в такое доверие, что ходил даже в женихах дочери одного из ветеранов партии. Понадобилось ему это для того, чтобы без помех шпионить за частной жизнью людей, к которым он проник; в основном это были студенты и вообще молодежь, а в такой среде часто возникают разного рода истории, ничего общего с политикой не имеющие. Ему удалось незаметно записать на пленку частные разговоры, и записи эти были использованы на процессе в самых грязных целях.

Другим свидетелем обвинения был Питер Бейлевелд, старый активист компартии, который не вынес пребывания в одиночке, пыток и предпочел предательство продолжению мучений. Рассказывают, что его появление в боксе для свидетелей произвело страшное впечатление. Выглядел он совсем потерянным, бросал отчаянные взгляды в сторону подсудимых, заикался, умолкал на полуслове, забывал, о чем говорит, и все время корчился в нервных судорогах.

Надо сказать, что, если бы суд не располагал показаниями Бейлевелда, которого полицейские пытки превратили в тряпку, обвиняемых могли бы приговорить лишь за их принадлежность к Конгрессу демократов, но не за то, что они были коммунистами.

Я рассталась с моими приятелями-дипломатами в Кейптауне, а теперь вот вновь встретилась с ними за тысячу семьсот километров от Столовой горы в Претории, где правительство, министры, послы и дипломатические миссии проводят по шесть месяцев в году.

Сравнивая Преторию с ее ближайшим соседом Йоханнесбургом, обычно говорят о ней, как о спокойном и безмятежном городе. Восхищаются ее прохладными аллеями, окаймленными джакарандами деревьями с голубыми цветами, бесчисленными храмами голландской реформатской церкви, старинными особняками, построенными еще во времена старого президента Крюгера Словом, живописуют этакую старомодную, слегка запорошенную пылью времен картину.