Африка глазами наших соотечественников

В третьем часу ночи, воспользовавшись попутным ветром, мы победили сильное течение и направились к восточному берегу. С рассветом мы поплыли прямо на Каир — вот, он предстал нам в радужном свете востока!.. На синей груде гор Мокатама рисуется меньшая гора с цитаделию Каира; от ее подошвы сходит уступами в цветущую долину весь Каир, которого высокие минареты перемешаны с пальмами, а над ними господствует огромный купол мечети султана Гассана. Это разнообразное слияние фантастических зданий, одетых таинственным светом зари, в виду Нила и пирамид, живо представило моему воображению столицу фараонов…

Мы прошли мимо местечка Вараак, совершенно одетого померанцевыми и лимонными деревьями в цвету и в плодах — и это 12 декабря! Отсюда, в одном месте, все три пирамиды видны в растворе; по мере нашего плавания пирамиды скрывались одна за другою, и наконец большая поглотила прочие в своем исполинском шатре.

Мы прошли мимо Шубры, красивого загородного дворца Мегмета-Али, и в 10 часов утра пристали к Булаку — пристани Капра, возле гарема Ибрагима-паши.

«Саламе!» — воскликнули мои арабы, и я радостно принял их привет.

Первый взгляд на Каир. Мегмет-Али

По знакомству моему с нашим генеральным консулом А. О. Дюгамелем я отправил к нему письмо и просил его снабдить меня провожатым до Каира. Через несколько времени я был обрадован приездом драгомана российского консульства г-на П. Г. Дюгамель был так благосклонен, что приглашал меня в свой дом и даже прислал мне свою арабскую лошадь.

Так как во время моего плавания от Александрии до Каира я мало выходил на берег, то не мог не быть поражен с самого начала великолепием пальмовых рощ, ведущих от Булака до Каира. Эта роскошь незнакомых произрастаний, эта нега воздуха услаждали чувства и очаровывали взор. Длинные ряды навьюченных верблюдов и ослов, нагруженных мешками с водою Нила, часто пересекали нам дорогу; вообще необыкновенное движение пеших и конных показывало близость большого города. Этот сад пальм, сикоморов, лавров и акаций, из-за которых мелькали и высились стройные минареты Каира, привел нас нечувствительно к его стенам. Через массивные ворота я въехал в столицу Востока на обширную площадь Эзбекие; тут была главная квартира Бонапартовой армии. Мы проехали мимо самого дома, который был занят великим полководцем и где после погиб Клебер.

<…> Во время разлива Нила вся площадь превращается в обширное озеро, в которое глядятся дома и мечети и по которому беспрестанно скользят лодки; потом великолепное озеро постепенно входит в рамку скромного пруда и наконец превращается в пыльную площадь. Повернув с площади Эзбекие, мы вступили в лабиринт узких улиц. Дома, как бы наклоняясь с обеих сторон решетчатыми балконами, казалось, все более сдвигались. Едва три лошади могли проходить рядом; когда же встречался чудовищный верблюд, медленно шагающий с своим грузом, то все перед ним преклонялось и по его гордой и ничем непоколебимой осанке казалось, что он принимает эти поклонения в дань себе. Толпа увеличивалась постепенно; чалмоносцы на богато убранных ослах или закутанные черными и белыми покрывалами женщины беспрестанно мелькали мимо нас в глубоком молчании среди беспрестанных возгласов бегущих возле них босиком саисов, или провожатых. Едущие верхом на ослах, в длинной турецкой одежде представляют странное зрелище; они достают ногами почти до земли, так что их ноги кажутся принадлежащими животному, особенно когда седок мощен и дюж. Все эти сцены и предметы приготовляют уже с первого разу воображение прибывшего европейца к чему-то необыкновенному, и если он читал «Тысячу и одну ночь», то тотчас представляют ему олицетворенные картины этой волшебной книги. В такой толкотне, пробираясь сквозь бесчисленные ворота или, лучше сказать, двери, замыкающие каждую улицу и растворяемые своими швейцарами, прибыл я к воротам консульского дома. Внутренность этого дома, построенная для гаремного жителя, соответствовала всем виденному мною доселе.