Африка глазами наших соотечественников

Все мое внимание устремилось на маститую голову этого знаменитого человека, и я старался прочесть в чертах его лица бурную историю его жизни. Чело его, осененное белою обширною чалмою, а весь низ лица, покрытый широкою седою бородою, при малой движимости физиономии и телодвижений показывают сначала тихого и скромного старца; но быстрота серых его глаз, блистающих из-под насупленных седых бровей, и принужденная, хотя и тихая, улыбка обнаруживают после пристального рассмотрения глубокую скрытность, стойкость, гениальный ум и, наконец, истребителя мамелюков. Я вглядывался в его физиономию в продолжение церемонного процесса, когда подносили ему и нам шербет и трубки, которые мы приняли с обычными на Востоке приветствиями, обращенными к нему, приложи руку ко лбу и к сердцу, он нам отвечал таким же образом. Первый вопрос его, мне сделанный, был о цели моего путешествия; я отвечал ему, что я хаджи, в Иерусалим. Мне показалось, что это его удивило, ибо он ожидал, что я ему скажу, что я приехал видеть возрождающийся под его рукою Египет, его плантации и фабрики; но он продолжал речь в моем смысле и, видя, что я воспламенялся, говоря о Иерусалиме и о христианах, возразил мне, между прочим: «Вы говорите с такою любовью о Иерусалиме, но отчего же так мало европейцев ездят поклоняться в Иерусалим, меж тем как у мусульман поклонение в Мекку считается обязанностью?». По этому вопросу я узнал в нем банкира, — но, признавая внутренне, что этот попрек в равнодушии Европы к Святой земле не без основания, я отвечал ему смыслом слов Евангельских, что в нашей религии поклонение Иерусалиму не вменено в обязанность, что каждый христианин носит в сердце своем Иерусалим или свою церковь и что таинства, совершаемые в наших церквах, равно святы, как и те, кои совершаются в Иерусалиме; но что бесценное сокровище христиан, которое заключает в стенах своих Иерусалим: Гроб господень и вообще места страданий Искупителя — драгоценнее для Европы всех сокровищ в мире; что мусульмане совершают путь в Мекку по странам единоверным, а что христианину не так легко достигнуть до своих святынь. Не знаю, как точен был перевод моих слов, но Богос-бей пособлял переводчику, и Мегмет-Али, выслушав внимательно, отвечал мне приветствием головы. Вскоре более привлекательный для него разговор занял нас; я изъявил ему желание видеть во всех подробностях Египет, а он предлагал мне все нужные пособия и просил г. Дюгамеля во всем отнестись к нему касательно моего путешествия.

Мы провели более часа в любопытной беседе о его нововведениях, и я остался вполне довольным его необыкновенно ласковым приемом. В заключение паша сказал мне, что он всегда будет рад, когда я ему сделаю удовольствие его посетить. С этою новою ласкою, за которую я, конечно, обязан нашему генеральному консулу, мы распростились с знаменитым мужем. Мегмет-Али не говорит ни на каком другом языке, кроме турецкого; даже не знает языка нового своего отечества, арабского, и оказывает к нему пренебрежение. Он мне сам сказал, что он выучился читать и писать, когда ему было уже гораздо за сорок лет.

С этих высот развертывается один из великолепнейших видов в мире; под ногами вашими весь огромный Каир с своими бесчисленными куполами и минаретами; за ним обильные пальмовые рощи и ярко-зеленые сады разрезаны блестящею, неисследимою полосою Нила; на его берегах старый Каир с протянутыми от него водопроводами, Булак и Гизе, а в конце горизонта, среди мертвой желтой пустыни, синеют громады пирамид, резко обрисованные на лазури вечно ясного неба. Но какая мертвенность на юге и на востоке, когда вы взглянете с прилежащих к мечети стен! Груды нагих и раскаленных скал Мокатама; у их подножия целый город гробовых памятников, а еще далее необозримая пустыня, идущая к Суэйсу. Я снял отсюда первый вид, но только одну береговую часть Нила. Хаотическая масса Каира была мне не по силам.