Африка грёз и действительности (Том 3)

По бетонному молу небольшой пристани в Салданье навстречу нам шел маленький подвижной человечек в коричневом комбинезоне, в замасленной кожаной фуражке. Его морщинистое, продубленное солеными ветрами лицо расплылось в дружескую улыбку. Это был Хенрик Хенриксен, капитан китобойного судна «Штелленберг».

— Вот только погрузим этот вагон угля. Сегодня мы, верно, много не добудем. Выходим довольно поздно, а море бурное. Обычно мы выходим около полуночи, чтобы в открытом море полностью использовать дневной свет. А сейчас скоро полдень… Между прочим, сегодня мы вам, вероятно, вывернем желудки наизнанку, — зубоскалил капитан.

— Но, капитан, мы не первый раз выходим в море и до сих пор мы еще ни разу рыб не кормили, — защищались мы общими силами.

— На пассажирском пароходе, не правда ли? У нас на «Штелленберге» это несколько иначе. Там у вас под ногами было 10 тысяч тонн, а может быть, и больше, а у нас каких-нибудь жалких 250. Иногда даже половину экипажа укачивает, а у этих парней уж есть опыт. Для них дом — это море, а не земля. Если сегодня вас не вырвет, то уж, значит, этого с вами никогда не случится!

— Тогда, пожалуй, нам действительно придется туго, — сдались мы. — Но что же делать? Раз уж собрались в поход… вы думаете, что…

— Думаю! В прошлом году вышел со мной в море один земляк, норвежский репортер. Вы бы на него поглядели! Через полчаса он уже лежал, как колода, а домой мы его привезли полумертвым. А вы постарайтесь запомнить: когда выйдем в море, полагайтесь только на руки, а не на ноги. В такую погоду нам нелегко будет вылавливать вас из моря…

Он приложил руку к козырьку фуражки и исчез в каюте.

Мы поспешили за фотоаппаратами и пленкой. Вода в заливе была спокойна. Водное зеркало лишь слегка волновалось, зажатое обрывистыми берегами Салданьи, а на противоположной стороне сливалось с низким горизонтом Лангебана. Два-три судна со спущенными парусами покачивались у деревянного мола; филигранная моторная лодочка отделилась от рыбачьих лачуг в глубине залива. Группа запыленных, измазанных негров поспешно перекидывала последние лопаты угля из поданных вагонов на корму «Штелленберга», где его подхватывали другие руки, чтобы как можно скорее убрать с палубы. Юнга вытаскивал золу из-под котлов маленькими ведерками на блоке и опрокидывал их в море. При этом он, фальшивя, насвистывал английскую песенку и поминутно сплевывал в золу.

«It's a long way to Tipperary…»[38]

Водятся ли у берегов Южной Африки кашалоты?

Мы отчалили.

Едва покинув залив, старый «Штелленберг» затрещал по всем швам. На высокой волне его нос задрался кверху. В следующий момент перед суденышком разверзлась пучина, обнаженный киль обрушился в глубину и врезался во вставший стеной новый громадный вал, катившийся навстречу. С кормы донесся такой треск, словно судно должно было рассыпаться. Это корабельный винт работал вхолостую. Носовая мачта качалась, как пьяная. Временами казалось, что тело весит центнеры, и тут же сразу ноги чуть не отрывались от мокрой палубы.

Через полчасика мы заметно побледнели.

— Вам нужно все время ходить, двигаться и как бы играть с судном, как будто вы хотите раскачать его еще сильнее. Это вам поможет! — советовал капитан.

Легко сказать «играть с судном», когда желудок подкатывает к горлу!

— Послушай, меня тошнит.

— Так вырви! Я уже покормил рыб. Пойдем вместе. Вдвоем легче… Хорошенькое утешение!

Из кухни запахло рыбой. Засаленный поваренок высунул голову из двери:

— Обед, господа! Идите же! Раз есть расход, должен быть и приход! Понемногу мы привыкали: минутку — на носу, у гарпунной пушки, минутку — у руля, минутку — любование видом с птичьего полета из бочки на мачте. Странное это ощущение, когда видишь глубоко под собой то нос, то корму судна, а потом вдруг пьяная мачта подвесит бочку над вздувшимися водами сбоку от судна. Но старый матрос, стоящий рядом, только опирается подбородком о край бочки и спокойно покуривает, как будто все происходящее его не касается. Кажется, будто море его совершенно не интересует; он лишь бурчит себе под нос английский вариант «Лилли Марлен».[39]

Неожиданно он тычет пальцем в воздух. — Вот он где!

В бушующих волнах ровно ничего не видно. Но на судне все начеку. Капитан одним прыжком очутился у пушки, механики — у паровой лебедки и у тормоза, придерживают линь, к концу которого привязан гарпун. Через две минуты из волн метрах в 200 от носа судна взлетает гейзер пара. Судно немного повернулось, и через минуту машины затихли. Однако кит уже больше не появлялся. Нам пришлось бы ожидать еще минут 20, прежде чем он снова и бог знает где вынырнет на поверхность. Кит всегда вдыхает воздух в течение двух минут, а затем минут на 15–20 погружается в воду.

Но было уже далеко за полдень, и капитан не хотел тратить времени на неопределенное ожидание. Дальше в открытом море киты ходят обычно стаями. Короткая команда, и «Штелленберг» мчится по волнам дальше на запад.