Африка. Из прошлого в будущее

Можно с уверенностью сказать, что глубокомысленные, изложенные с немецкой обстоятельностью и педантичностью построения Л. Фробениуса поначалу не слишком занимали умы молодого Л. Сенгора и его друзей. Привлекательными в трудах этого ученого им казались сам факт признания самостоятельности негро-африканской культуры и те черты, которыми он ее наделял. Склонность к символике, мистицизм и мечтательность вызывали особые симпатии у того круга людей, в котором вращался Л. Сенгор. А круг этот состоял из таких известных антильских поэтов негритянского происхождения, как Лэнгстон Хьюз, Клод Мак Кей, Алан Лок и других. Все они сотрудничали в журнале «Ревю дю монд нуар». Литературное творчество для них было формой протеста против расовой дискриминации и духовного порабощения негров, оно насквозь было пронизано идеей реабилитации черной расы и отрицания «чудовищного мира белых». Как писал «Ревю дю монд нуар», их произведения были «поэтическим отпором черных, новой формой грядущей войны, которую и не могли предвидеть цивилизованные».

Нет ничего удивительного в том, что эти бунтарские мотивы увлекли молодого сенегальца. В наиболее близкой его поэтической натуре форме «облекалась в слова» как раз та идея, которую он провозгласил «смыслом своей жизни». Они научили нас тому, говорил Л. Сенгор о себе и своих друзьях, как, «создавая произведения искусства, возрождать негро-африканскую цивилизацию и внушать к ней уважение». А «негритянский бум» в европейской культурной жизни вселял в них уверенность, что-они стоят на правильном пути.

Так в парижских литературных салонах и возникло новое течение — негритюд, у колыбели которого стояли три друга и поэта: сенегалец Л. Сенгор, мартиниканец Э. Сезэр и гвианец Л. Дама. Кредо этого течения Л. Сенгор сформулировал так: «Гордость за свою расу — вот первое условие негритюда». Сам же термин «негритюд» был впервые употреблен Э. Сезэром в одной из публикаций середины 30-х годов. Друзья сочли его удачным, ибо он как бы подчеркивал общность всех людей черной расы, где бы они ни жили.

Суть этой концепции, если не вдаваться в детали, состоит в противопоставлении духовного, психофизиологического склада людей черной и белой расы. «Черным», как утверждают адепты негритюда, свойственно чувственное восприятие мира и присущи такие качества, как гуманность, коллективизм, добросердечие, а в искусстве — эмоциональность и чувство ритма. «Белые» же отличаются своим рационализмом, индивидуализмом, рассудочностью и техницизмом, который убивает «живую душу» человека. Мессианский налет негритюда ясно просматривается в убеждении его сторонников в том, что вернуть «человеку человеческое» и тем внести свой вклад в обновление мировой цивилизации призваны и могут люди только черной расы.

Среди многочисленных высказываний Л. Сенгора о негритюде есть одно, заслуживающее, на наш взгляд, особого внимания. Говоря об истоках этой теории, Л. Сенгор как-то отметил, что на его создателей «в качестве образца повлияла не столько теория, сколько практика негритюда, я имею в виду роман и особенно поэзию». Этим он недвусмысленно дал понять, что негритюд первоначально был скорее литературно-общественным течением, нежели доктриной общественного развития. И, рассказывая о зарождении негритюда, Л. Сенгор не случайно называет его «движением», а не «теорией», «доктриной» или «идеологией». Применительно к негритюду эти определения появятся позднее, когда коренное изменение «исторического контекста» выдвинет перед Л. Сенгором иные цели и проблемы.

Новое течение сразу начертало на своем знамени лозунг: «культура прежде всего!». Ее абсолютизация была свойственна в той или иной степени как Л. Сенгору, так и его друзьям Э. Сезэру и Л. Дама. Убежденные в том, что «подлинная независимость — это независимость духа», они страстно ратовали на страницах журнала «Этюдьян нуар», который стал рупором негритюда, за духовную деколонизацию, отстаивали и пропагандировали ценности негро-африканской культуры.

Но за внешним единством уже тогда обнаруживались существенные нюансы. Так, Э. Сезэр — человек действия и неуемного темперамента — шел в бой с открытым забралом, полностью отрицая чуждую ему европейскую культуру. Его позиция шокировала даже привычную ко всему французскую публику: «Поскольку мы вас ненавидим, вас и ваш разум, то мы — за молодое безрассудство, за пылающую страсть, за неистовый каннибализм».

Л. Сенгор вел себя благоразумнее. Уже в то время он вместе с соотечественником Усманом Сосе Диопом вынашивает идею «метиссажа» — слияния, синтеза — «черной» и «белой» цивилизаций. Его не слишком смущало, что она противоречит тезису их кумира — Л. Фробениуса — о противоположности «эфиопской» и «хамитской» культур. Но зато идея «метиссажа» вполне отвечала его внутренним побуждениям, которые складывались под двойственным — африканским и французским — влиянием. На грядущую «встречу цивилизаций», говорил Л. Сенгор, «черные должны прийти не с пустыми руками».