Эта история, записанная сто лет назад в Хорасане, очень похожа на другую, всем известную, которая много раньше была записана в Месопотамии. Они различаются главным образом видовой принадлежностью похитителей бессмертия: в тексте из Хорасана речь идет о вороне, а в «Гильгамеше» — о змее. Поскольку ворон (или ворона) как виновник смертности людей зафиксирован и в египетском фольклоре недавнего времени (мотив H36ff), разница между «Гильгамешем» и текстом из Хорасана не ареальная, а временная. За прошедшие тысячелетия в регионе Передней Азии ворон почти совершенно вытеснил змею в качестве образа, преимущественно связанного с представлениями о смерти и бессмертии. Два варианта, зафиксированные армянским фольклором, похожи, но вместе с тем соответствуют разным эпохам в эволюции сюжетно-мотивного состава фольклора Юго-Западной Азии. Замена змеи вороном отражает глубокие изменения в культуре региона, произошедшие за последние три-четыре тысячи лет. Их содержанием было распространение из глубин континентальной Евразии таких мотивов, которые ранее на Ближнем и Среднем Востоке известны не были.
В обзоре текстов, содержащих мотив ложной вести, мы до сих пор не упомянули один уникальный и ареально изолированный от других. Речь идет о литовском варианте, который был бы более уместен в тропической Африке. Его близость к африканским очевидна из сравнения двух резюме.
Литовский вариант кратко пересказан в аналитической работе [Кербелите 2001: 102]. Ее автор любезно сообщила, что текст был записан в 1940 г. при не выясненных в точности обстоятельствах и аналогий в литовском фольклоре не имеет. Соответственно мы не можем исключать какую-то ошибку или даже мистификацию. Но если принимать литовский вариант, что называется, at the face value, то перед нами может быть реликт древнейшего наследия ранних сапиенсов, расселившихся по Европе из Африки через Переднюю или Среднюю Азию.
Глава 2 ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О МИРОЗДАНИИ, СВЕТИЛАХ И АТМОСФЕРНЫХ ЯВЛЕНИЯХ
Солнце и его дети
Представления о солнце и луне, а также о радуге составляют вторую после объяснений смертной природы человека группу этиологических мотивов, общих для Африки и для индо-тихоокеанского региона, прежде всего для Южной и Юго-Восточной Азии. Поскольку речь идет о заметных и значимых явлениях окружающего мира, нет ничего удивительного в том, если именно эти образы могли оказаться использованы в повествовательных текстах ранних сапиенсов.
Один из соответствующих мотивов, «человек и светила», имеющий отношение и к теме смертности человека, уже упоминался. Мотив этот не обнаруживает, однако, аналогий за пределами Африки и представлен практически лишь у банту. Зато ареальное распределение другого мотива или, точнее, кластера связанных друг с другом мотивов (A41: «Солнце съедает своих детей», M104: «якобы убитые родственники», M105: «якобы убитая мать», M105A: «якобы убитые дети»), является одним из важнейших свидетельств древнейших связей мифологий Южной и Юго-Восточной Азии и Австралии с африканскими.
Начнем обзор с азиатской стороны.
Более полувека назад работавший на Филиппинах немецкий католический миссионер и антрополог Рудольф Раман обратил внимание на сходство одного местного текста с записанными у неарийских народов Индии и у народов Малаккского полуострова. В филиппинском варианте рассказывается о том, как Луна уговаривала Солнце уничтожить его детей, поскольку они излучали сильный жар, а Луна опасалась за жизнь собственных детей-звезд. Оба светила договорились избавиться от детей, но своих Луна спрятала за облаками, а Солнце собственных детей действительно истребило.
С тех пор Солнце преследует Луну, но нанесенные им раны залечиваются, а Луна соответственно то старится, то растет. О том, что Солнце находится далеко от Луны и ей нет необходимости прятаться, Луну предупреждает ее старшая дочь — Утренняя и Вечерняя звезда [Rahmann 1955]. Мифы народов Индии и Малаккского полуострова, которые Раман привлек для сравнения, в основном аналогичны филиппинскому.