АФРИКА NOVA

Легионеры, издеваясь, прибивали мародеров к крестам в весёлых, на их взгляд, позах и хохотали. А я будучи тогда двадцатилетним пацаном на втором году службы, смотрел на это и думал - "Ubi pus, ibi incisio" (где гной, там разрез). Но сколько ж гноя!

Я остался служить в Иудее, в одном из четырёх легионов подчинённых Вару. Через девять лет он отбыл в Германию, забрав с собой два из них. Следующая моя встреча с ним, случится через четыре года, но уже при совсем других обстоятельствах...

Я вспоминал вкус слонины и рассказы старика – гельвета, тогда, когда уже переведённый из Иудеи в составе пяти ветеранских когорт мы влившись в ряды легионов Германика, под предводительством Луция Стретиния, посланного им в земли истевонов, уничтожали бруктеров.

Они подожгли свои селения, завидев наше войско и скрылись, но мы старались(очень) отличиться, нашли и уничтожили их всех. Всех! Весь народ!..

Опустошили всю их землю между реками Амизией и Лупией. Это был мой не первый боевой опыт, но первая кровь невинных жертв. Тогда, глядя в стеклянные глаза убитого младенца, я впервые усомнился в том, что Salus patriae suprema lex.(Благо отечества - высший закон.) О чём каждому из нас твердили с младенчества. Ужели высший? Высший ли?..

- "Когда солдат впускает в свою голову мысли о жалости и сострадании, тогда эту голову отрезает варвар". – Сказал, заметив мою слабость один из старых ветеранов, покрытый с ног до головы чужою кровью. Он нёс отбитого у Бруктеров орла. Это и был наш старый Луцис Ворен, за это возведённый в центурионы. Орла принадлежавшего Legio XVII (одному из погибших легионов Вара). Наверное, он был прав. Но я ему ответил; - Мол, точно знаю то, что когда римлянин теряет совесть, он сам становится хуже любого варвара...

...И тогда, когда в Тевтобургском лесу, через шесть лет после гибели Вара и его легионов, мы собирали кости павших, их прибитые к деревьям черепа, я тоже вспоминал рассказы старика о Ганнибале и вкус слонины. Мы насчитали двадцать семь тысяч черепов. И глядя на белеющие в траве останки, перед моими глазами вставали жуткие картины минувшего сражения...

Вот кости свалены горой – здесь воины сражались, вот скелеты рассыпаны цепочкой, вероятно, настигнуты в бегстве. Вот груды пепла и обугленных костей, здесь в деревянных клетках сжигали раненых легионеров. Вот жертвенник стоит на возвышении, здесь видимо казнили легатов, трибунов и центурионов. Наверное, здесь где–то и Вар лежит. Его голову Арминий (вождь германцев) отослал в Рим. А тело здесь...

На ветвях деревьев растущих вдоль дороги, по которой шла армия Вара, болтаются на ветру истлевшие верёвки, под ними кости повешенных для устрашения пленников и снова кости, кости, кости... Мы, молча, собирали их в одну большую яму, их всех, таких же как и мы...

Над могилой был насыпан огромный холм, и Друз, держа за руку маленького сына – Калигулу, скорбел о павших. Он положил у основания холма, собственноручно первую дернину, и ушел. А мальчик остался стоять. И стоял до тех пор, пока мы не завершили работу, накрыв могилу дёрном до конца. Что видел этот маленький принцепс? Что чувствовал?..

... А в Африку я попал уже после Германского похода. По странному стечению обстоятельств. Это довольно длинная история. Будешь слушать? – Спросил я примостившегося на земле Лонгина.

- Буду Кезон! Ты Что?.. Мне очень интересно! Я просто лягу поудобней, глаза закрыв, чтоб образней внимать. Давай, давай...

Я улыбнулся его словам, и начал не торопясь, пытаясь передать, каждую деталь своих воспоминаний. Впервые я кому–то рассказывал так подробно эту историю, словно перекладывая свою ношу и мне становилось от этого чуть легче. Ну слушай;

...Лето заканчивалось, нужно было выбираться из этой негостеприимной страны, и Друз решил отправить легионы обратно в Галию, к их зимним лагерям по морю. Флот стоял на реке Амизия и, добравшись до неё вполне спокойно, мы почти целый день, готовились к отплытию. Грузили провиант, скот, лошадей, десятка два баллист и скорпионов и, наконец, погрузившись сами, отплыли, слушая всплески воды под ударами вёсел, прощались с Германией.

Покинув устье реки флот – гордость Рима, вышел в океан. Погода баловала нас спокойным морем, мерные, выкрики гребцов, крики чаек, простор, всё было для многих из нас впервые, и являлось приятной сменой обстановки. Когда мы отплыли от берега настолько, что он стал едва заметен, в паруса ударил порыв попутного ветра. Гребцы, закричав от радости и подняли вёсла. Суда скользили над океанской бездной, рассекая волны и довольно сильно раскачиваясь.

Радость не привыкших к качке легионеров, очень скоро сменилась тошнотой, и они облепили борта, отдавая ужин. Чайки выхватывая из воды кусочки пищи, хохотали над нами. И вдруг сорвавшись, как-то сразу все, поднялись ввысь и понеслись к земле.