Африканский дневник

Многими сотнями круто-приподнятых крыш повесает с утесов над старыми башнями город: горами зажатый залив пролитой полосой в желторозовый, многоступенчатый город завел пляску выплесков цвета синейшего кобальта; фыркнул фонтанчиком пены взыгравший дельфин; и крутейшие улички всюду открылись – с утесов: обрывами лестниц.

Уже пароход задрожал, бросив якорь; уже мы, как дельфины, на прыгавшей лодочке – в кобальте выплесков мимо сталеющих башен дредноутов; вон из барбета просунулось дуло: на острове Мальте – стоянка эскадры: семейство стальных англичан приседало в заливе, вот выскочит:

– «Бух».

И свистящие конусы бухнутся дугами.

…Не понимаю, как мы очутились в отеле; нас встретил смуглач, турко-грек, или арабо-испанец (кто знает?), такая же турко-арабо-испанка, хозяйка нас встретила:

– «А? Вы – в Египет»?

– «Так вам надо ждать парохода, ну, эдак, с неделю…»

Сказала, и – мрачно повесила нос; а арабо-испанец повлек сундуки по верандам, где не было внешней стены, и куда выходили все двери сдаваемых комнат; ряды коридоров повисли системой террас над квадратиком дворика; тут мы узнали, что надо бежать – прописываться: в участок.

Казалось: никто не желает нас видеть на острове Мальте; хозяйка, потупясь, сказала – кислейшею миной:

– «Уедете вы: и зачем вам отель»?

Отвечали на мину кислейшими минами:

– «Да, но скажите, как мы уедем? Не на дельфине, надеюсь»?

– «Да дайте же нам хоть воды в рукомойник». Но кислые мины гласили:

– «Зачем»?

– «Вы – уедете».

Кисло потупилась комната: вещи, казалось, хотели попрыгать через дверь, застучав; за вещами, казалось, и мы – простучим: вниз-вниз, вниз; мы прошли прописаться, чтобы после наведаться в агенство: может быть, думали мы, нам удастся удрать, хоть… до Триполи, хоть… на дельфине.

* * *

Кидались разбросанным кобальтом плески над кручей, где мы, наклонясь у перил, наблюдали валеттские[63] лица; их цвет – сицилийский, а губы арабские; зорко безглазые прорези нас наблюдали (по-гречески как-то) на уличках, шедших в тенимые сини залива, откуда торчали барбеты; меня поразила мальтийка; она – во всем черном; над головою ее надулось, как парус, не то – покрывало, не то – головной, преогромный, весь черный убор, укрепляемый, кажется, с правого бока на проволоке; головные уборы надулись от этого; стаи мальтиек неслись на своих парусах мимо нас; мне запомнились: площадь, собор, губернаторский дом, где у входа блистал, застыв яркими саблями, мохноголовый отряд белоштанных солдат в баклажанного цвета мундирах, так блещущих золотом:

– «О, черт возьми».

– «Вот – красавцы».

* * *

Дверь агенства: полный брюнет, посмотрев на письмо из Туниса, задумчиво нам говорит:

– «Пароход, на котором должны были плыть вы, – ушел: нынче утром»…

– «А впрочем»…

– «Могу вас устроить: часа через два отплывает с грузом железа в Китай; там – найдется каюта»…

– «И если согласен на то капитан, отчего же – плывите себе на «Arcadia»…

– «Как же узнать», – вопрошаю я робко.

– «А вы подождите».

И толстый брюнет побежал в телефонную комнатку, перезвонился; и – выбежал:

– «Да – капитан соглашается»…

– «Вот вам билет: торопитесь».

Торопимся: и задыхаясь, проносимся каменной лестницей вверх, до отеля; прощайте, мальтийские рыцари, башни и стены, часовенка, полная черепов: не увидим мы вас.

* * *

Арабо-испанец проводит к коляске:

– «Вот – видите: вы – не жильцы»…

– «Для чего вам вода, рукомойник, белье на постель»…

– «Не нуждаемся в вас», – провожает глазами сердитая крылоголовая женщина.

Пляшем в качаемой лодке на сини залива; и там где-то грохнуло: с каменных фортов.

* * *

Стоит – пароход; из Германии, с грузом железа; потащится к Янг-Тсе-Киангу – через Суэц и Цейлон; капитан с бородой Черномора, блистающий золотом ясных нашивок на синем мундире, кричит на команду китайцев; вон тот голоногий китаец в соломенной шляпе, со свернутой черной косой, в темносинем, оливковым ликом лопочет у кучки канатов; слуга, вероятно, берлинец (по говору) – тащит в каюту:

– «Здесь можно и – жить, и – писать».

– «Вот и столик».

– «И полочка»…

Подали чай: комфортабельно! Вот молодой офицер, пробегая, бросает:

– «Mahlzeit».

Угощают вкуснейшим немецким печеньем.

* * *

Поплыли: немая стена в горностаевой пене прибоя, поднятая аспидным роем утесов, – отходит: на северо-запад; отчетливый верх – прокремнел; и – бледнел; каменистый рельеф улегчается вновь натяжением линий, чертимых из воздуха; скоро угасли зигзаги, последний неясный зигзаг исчезал.

И – как есть ничего.

Брюссель 912 года

Arcadia

Четверо суток качались в волнах; за обедом, за завтраком – не было скуки; старик капитан, уроженец холмистого Штутгарта, – тридцать лет плавал; старик угощал нас печеньем, печеными яблоками и разговорами о чудовищных спрутах и змеях; мы были, как дома; взбирались на мостик; берлинец, морской офицер, баловал нас, давая роскошные книги с картинками; старший механик водил за собою в машины.

Команда китайцев, свернув свои косы, тянула сырые канаты; а нос поднимался медленно – кверху; и книзу опять опускался.

Вот – утро: бежим в офицерскую; ласковый немец слуга нас встречает:

– «Mahlzeit».