Африканский дневник

Перепаленные, черноватые дали; поглощают поверхности высветом крыш, разделяемых протемью переходов и впадин под ними; отходят неясниться в желтые полосы Нила, который уже зеленеет, чтоб после совсем порыжеть, пробагриться перед тем, как из гор Абиссинии хлынут в июль потоки воды; из-за гарева видится Нил; и за Нилом – из-за гарева: гарева чем-то неяснятся; будто бы кружево стен, бастионов и башенок, лес из чернеющих минаретов иголок; а, может быть, это – сады: разглядеть невозможно.

То все с Цитадели – пустынно: пылеет пустынная площадь, с которой чалмачник чалмачнику машет рукою; халатики треплются; выше, меж стен: лилипут часовой (англичанин) с прижатой булавкой (ружьем) прилепился; и он – оловянный солдатик отсюда; перевернешься – гряды моккатамского вала торчат.

С трех сторон обвелась Цитадель кружевною стеною; коли снизу взглянуть, то увидишь; изваяны стены и башни песчаной камеей; мечеть Магомета Али образует рельеф в окруженьи худых минаретов; а с Нилу она не камея, а легкий рисунок песка, или – рябь; вот подует; вот – свеется; и – отлетит на пространство Ливийской пустыни, затемнеет, смешавшись с дюнами дующих мороком; выпадает где-нибудь в далях толпой песчаных тюрбанов.

Боголюбы 911 года

Принилийский Каир

Протянулись по берегу груды громад от моста Каср-ель-Нил; семиэтажный «Семирамис»: это – отэль фешенебельный, для джентельменов, для веющих лэди, для беленьких бэби; и кажется нам: мастодонты домов прибежали на лаву расплава: пить золото Нила; сплошной водопой допотопных животных, пылающих там многоглазыми стеклами окон, оттуда на Нил посылающих лающий звук, изливающих трубами грубые глыбы из дыма над ясными стразами струй, пересыпанных глазом алмаза; глазастый алмазик; метаясь, замаялся там: под мостом Каср-ель-Нил.

Так стадами уступчатых кубов Каир – привалил: навалился на Нил; есть Каир: Нила – нет; и в печали отчаяний бродишь по берегу; а гололобые, голоногие лодыри бродят по бродам у берега – там; голоногие дети убогие сети, смеясь, окунули в теченье столетий.

Прохлады отрадных садов развиваются далее, где – олеандры, азалии; средь изумрудных и чудных ветвей там: «буль-буль»[108] соловей, распевает для белых детей и собачек британского негоцианта: из бриллианта фонтанов; отходит извилистый Нил, разделяясь и, оставив рукавчик воды: между Нилом и… Нилом песчаными косами гонится Рода, розовник, или – остров садов, замечательный тем, что на нем возвышается сооружение знаменитого Нилометра; торчат плоскокрышие домики Роды; и Рода, розовник, проходит: садами, домами и старым дворцом; а за ним побежали, чернясь – острова, островки, берега, и углясь и стволясь перебитыми, чистыми, вовсе безлистыми прутьями; и над водою качаются древние гребни, раскосые космы, на воздух взлетающих пальм на коричневых, тонких стволах; или – финики, или «дум-дум», или кокосы[109], а серая стая седеющих стен укрывает подножия лапчатых пальм, а она же чернеет там, далее, из темно-красного зарева лживых хамсинов, как… гарево марева; издали – призрачный рой мертвецов: бастионы сквозной Цитадели.

Через все прочешуилось золото Нила; из многостения домов, многоглавия куполов – уплываешь в «дахабие» (так называют феллахи фелюгу); под внешними веслами весело видишь везде световые печати воды; лишь отчалишь, печали отчаяний, точно какие-то чайки слетают на дали; и полный наплывом воды, с середины изливного Нила ты видишь Каир, мимолетное марево.

Есть только Нил, а Каир – не Каир; он летящая лента кино: улетучится тучею в жуткие мути, где все приседает под вечер за линией робких коробок кубовых кубов домиков; а «дахабие» зыбится рыбой во внешнем безвесии берега, как в безбрежии под голубым, чуть раскрытым крылом, – чуть раскрытым в наплывы зеркал; место берега – бледно: какая-то безреальная плоскость; и сабля, сталея клинком, плоско рыжеет потухшие суши: и я говорю улыбнувшейся Асе:

– «Каир – отплывающий плот: он приплыл; все иное закрыл; и теперь – отплывает».

– «А что наплывает?»

– «Мемфис, Гелиополь…»

И кажется: злая, сухая Кахера[110] – хамсинная дымка Мемфиса – «Дахабие» напоминает ладью египтян: и кормой, и косым наклонением паруса; где ты, Каир? Голоногие дети расставили сети в теченье столетий, и вытянув нильские илы на берег Мемфиса, слепили Кахеру; наплыв наводнения смоет Кахеру блистающей бездной забвения; воды текут как тогда, от таинственных лунных вершин, где ахум[111], как на фреске Египта, начертанной на потолке «мастаба», все стоит с перетянутой тетивой эфиопского лука; на Ниле – нет времени; и – за кормою увидишь себя опрокинутым в сорок веков; золотая змея за кормою – диск солнца, иззыбленный струями; изображали его золотой змеей с золотой головой: а была голова – золотого косматого льва.

Из «дахабие» выскочить бы: побежать бы по звонкому золоту ясным апостолом, не убоявшимся вод; убежать в Гелиополь по звонко зажженным мостам; но – разъялся тот мост: голубое крыло пробегающей встречной фелюги разрезало золото; и золотая змея с золотой головой улизнула в глубины.

* * *