Агафон с большой Волги

– Про Мартьянову тещу, про кого же еще. Сена два воза привезла и раскидала на задворках сушить. Я ей, как порядочной, толкую, что надо в копешку сложить, чтобы не намочило. «Ты что за предсказатель такой? – спрашивает она меня. – Ходишь и бубнишь, как радио!» – «Предсказатели, – говорю, – из радио и соврать могут, а мой бубен всегда без промашки». Вот брызнул, а!

– Идите сюда, а то намокнете, – сказала Глаша.

– Не сахарный, – посматривая на небо, ответил Архип. – Я так думаю, что минует нас, сторонкой пойдет. А где Лукьяныч? С него магарыч за сына полагается. Пришел известить, да вижу – опоздал.

Дождь внезапно перестал. Туча, дымно клубясь под вершинами гор, плеснула на пшеничное поле левым краешком и, громыхая, покатилась на север. В охлажденном воздухе вкусно запахло помидорной ботвой и огурцами. С поля доносился в вагончик громкий, сердитый голос Соколова:

– Довольно! К черту!

– На кого это он? – прижимаясь к Глафире, спросила Даша.

– Наверное, на Мартьяна. На кого же больше, – ответила Глаша.

– Вот же любит пошуметь папаша!

– Он и работать любит, – вступился за него Архип.

Из-за облаков снова выглянуло солнце и ярко осветило поле радужными, всех цветов, полосами. С крыши вагончика скатывались капли, звонко и шумно разбивались о днище опрокинутого ведра. Быстро шагая по мокрой траве, мрачный и расстроенный, к стану подошел Михаил Лукьянович. Увидев дочь, сказал:

– А-а, и ты тут поспела!

– За тобой приехала. Николая…

– Знаю! – Михаил Лукьянович махнул рукой. – Сейчас поедем. Все равно ненастье, да и дела есть.

Соколов устало присел на скамью, разминая папиросу жесткими, испачканными в мазуте пальцами, искоса посмотрев на Глашу, продолжал:

– Изобретатель снова гробанул машину. Точка! Расстаемся. В сущности, давно уже нужно было… Посадил в калошу…

Глаша нервно поправила на голове косынку и промолчала.

– Пусть идет куда хочет, мне теперь все равно, – снова проговорил Михаил Лукьянович и, обращаясь к Даше, добавил: – А тебе хватит невестничать. Как только погода установится, посажу за руль трактора, а Федьку за штурвал. Посмотрю на вас, какая вы пара.

Растерянно и счастливо моргая глазенками, Даша отошла от Глафиры, взялась за ручки велосипеда и отвела его от угла будки. Отвернувшись, вытащила из-за пазухи розовенький платочек и начала старательно вытирать велосипедное седельце.

– Чего молчишь? – спросил отец.

– Я не знаю, папа, – смущенно опустив голову, ответила она.

– И не жалко тебе, Лукьяныч, такую красавку на трактор гнать? – спросил Архип.

– Не замуж гоню, а работать учу.

– Ты железный, знаем…

– Хорошо поработает, и замуж отдам. Правда, на водовозку-то не всякий позарится, – подмигнув Архипу, проговорил Михаил Лукьянович.

– Само собой! – охотно подтвердил Архип.

– «Само собой»! – протяжно передразнила Даша. – На бочке ли буду ездить, или на тракторе, а может, и на козе, вам-то что? А замуж-то я уж как-нибудь сама.

Даша быстро вскочила на велосипед и укатила.

– Видел, какая! – восхищенно сказал Архип. – Нынче они все, брат, характерные. Вон у меня тоже, как только подросли, так и стрельнули из дому, кто куда.

– Ну, у меня не особо стрельнешь, я вожжи-то не очень распускаю, – самонадеянно проговорил Михаил Лукьянович, не зная, что ему скоро придется изображать скороспелого дедушку…

«Детскую колясочку покупай, дедуся», – хотелось подшутить Глафире, но она постеснялась Архипа. Чтобы не расхохотаться, отошла за вагончик и стала глядеть на поле.

За ковыльной межой, словно вцепившись колесами в жнивище, уныло стоял комбайн. Прилизанно лоснилась на солнце буйно поваленная кругами мокрая пшеница. Но в большей части она еще стояла, покачиваясь на ветру ласковой и горделивой волной. В конце межи, около велосипеда, маячили две склонившиеся друг к другу фигурки. Надо полагать, Даша и Федя решали свою судьбинку… Глафира искала глазами Мартьяна, но его около комбайна не было. Значит, ушел. Глафира судорожно вздохнула и, не оглядываясь, медленно побрела к своему стану, пытаясь разобраться в странной и удивительной путанице своих чувств и желаний.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Обычно Антон Николаевич приходил в райком рано. Работы с каждым днем становилось все больше. Он знал о нареканиях, что секретарь не всех граждан принимает по личным вопросам, а переадресовывает часть дел своим помощникам. Даже если сутки растянуть на несколько часов, все равно не хватит времени. Недавно стало известно, что предстоит большая реорганизация – в промышленности, сельском хозяйстве, в советском и партийном аппаратах. Даже шел разговор, что сельские и промышленные обкомы опять сольют, а райкомы восстановят и даже усилят, чему особенно радовался Константинов. Его райком уцелел, потому что он руководил и городом. И в эти последние годы Антон Николаевич был убежден: другая структура партийных организаций, пусть самая новейшая, пока еще не сможет заменить райкомы и пользоваться таким же авторитетом. Это то, что непосредственно рождено самой революцией, закрепилось как форма, структура партийного руководства, утвердилось и как революционная традиция.