Агами

— Да чувак же у тебя неинтегрированный к богу. Как мы. Не берут нас в новый мир. Вот зверьё, которое мы сегодня положили и оставили гнить в пещере, берут. А нас нет. Ну раз так, и мы о них плакать не будем.

— В пещере… Пещера — это хорошо. А где у них ещё один, которого Ваня положил? — Трофим поднял голову и посмотрел на Диму.

— Здесь где-то… — Дима начал понимать. — Найдут нас по нему?

— Конечно, — ответил Трофим. — Завтра будет весёлый день. Зови Спиру, есть будем.

Дима встал, дошёл до друга, присел рядом. Пошептал чего-то ему на ухо. Спира вставать сначала не хотел, но Дима заговорил его своим обволакивающим шёпотом, мягко помог встать и привёл раненого охотника к костру.

— Обязательно поешь, — сказал Трофим, — рану потом посмотрю, но вижу, что жить будешь, хоть крови много потерял. И пей побольше. Ляжем спать, завтра встанем с солнцем, надо уходить.

— Брата надо похоронить мне, к матери его унесу, — глухо сказал Спира.

Трофим помолчал.

— Донести можно. Но времени очень мало у нас, братец, — сказал он наконец. — Найдут нас быстро завтра и пойдут облавой. А нам один переход до Агами. Может, на нём и встретят, если умные и торопиться не будут.

— Брата унесу матери, — повторил Спира, — хоронить его надо.

— Тогда послушайте меня, — вдруг резко сказал Трофим. — Вам кое-что надо знать. Так честно будет. Всё же вместе воевали сегодня.

Говорил Трофим недолго, короткими фразами, ровно, без эмоций. Как всегда. Дима со Спирой слушали молча, вопросов не задавали.

— Что скажете? — спросил Трофим, когда закончил. — Можете завтра уходить вдвоем, шанс в лесу затеряться со Спирой у вас есть. Я пойму. Со мной вы не затеряетесь, и снова будет бой. Возможно, не один. Я не знаю, какую команду послали за мной, сколько там будет бойцов и какие у них установки. Одно точно могу сказать: мне надо дойти до Агами.

— Брата похороним, и я с тобой пойду, — ответил Спира. Он не задумывался, видимо, давно всё решил, и ничего в рассказе Трофима его не удивило. — Доведу вас и вернусь. Я здесь только жить умею.

— Вас? — переспросил Трофим. — Дима пока молчит.

Но Дима заговорил:

— Хотел я тебя замочить, братан, видел, что не наш ты, фальшак в тебе имеется, неродные мы тебе. Но замочить ты себя не дал. А теперь я могу тебя замочить — пистолет у меня. Но не хочу. Сегодня если бы не ты — лежать нам на том берегу оврага или ссаться под себя на допросах. Потому веди, Будённый, нас смелее в бой! — и Дима засмеялся.

Искренне смеялся, но недолго. Сил совсем не осталось. Помолчал.

— Ну что, — сказал потом весело, — пошли спать! Солнце скоро встанет.

Глава 14. Человек силён, человек слаб

День начался рано, как обычно в ШИЗО. Ссадины и кровоподтеки начали затягиваться, и, хотя тело ныло, а руки и ноги не желали работать, Паша встал, походил по камере. Знал, что лежать — худшее, что может делать зэк. Надо ходить, читать, говорить с людьми. Искать жизнь, её капли и искры, хватать их и впитывать кожей. Тогда выживешь, а вот лёжа заржавеешь изнутри и помрёшь.

Принесли завтрак — две краюхи вонючего чёрного тюремного хлеба и две кружки кипятка. Бунтын сбегал к окошку, забрал всё, поставил на стол.

— Завтракать будем, Старый?

Невесело сказал, тревожился. Непонятно всё ему, и оттого страшно. В одной камере с вором в законе мужику сидеть радости большой нет, вдруг что скажешь не так или прогневишь чем. А уж с вором, которого менты прессовать начали, и вовсе опасно: мало ли что им станет интересно, начнут пытать, о чём Паша говорит, чего хочет, с кем связи ищет. Может, и помочь попросят, а хуже этого и вовсе ничего нет, когда вертухаи помощи просят и сулят за это блага. Тех благ от них не дождёшься, и защиты не будет, а как только станешь ненадобен, выбросят на ножи блатных. Потом даже не вспомнят. А откажешься — сами затопчут или кинут под кованые сапоги козлов, которые на вертухаев работают и тем живут.

Паша мучения Бунтына видел, но помочь не мог ничем. Подошёл, потрепал по спине: «Всё будет ништяк, браток». Сел было за стол, но тут залязгал замок, завыла открываемая тяжёлая дверь. Кто за дверью, видно ещё не было, но орать тот невидимый уже начал:

— Огородников, на выход с вещами!

С вещами — это или на этап, или обратно в барак. Если бы на допрос, проорали бы: «На выход легко!» «Легко» — значит, всё оставляешь в камере. Хотя для ШИЗО это всё условности, тут все арестанты — «легко». Брать с собой нечего, сюда приводят в исподнем и выдают робы, что носят только здесь — без карманов, грязные, часто в крови застиранной. Пашина роба была в крови свежей.

Он медленно встал и пошёл к выходу. Остановился, повернулся к Бунтыну, тот стоял у стола навытяжку, нельзя иначе, когда вертухаи входят. Пожал ему руку.

— От души, братан, — сказал, глядя в глаза.

Поблагодарил.