Агасфер

Испуг, утомление, отчаяние той ужасной ночи, когда она была привезена в больницу, поколебали на время твердость характера Адриенны. Воспользовавшись подавленным состоянием и слабостью, доктор Балейнье с дьявольской хитростью успел даже внушить сомнение относительно ее умственного здоровья. Но спокойствие, наступившее вслед за сильным возбуждением, размышление и здравый, тонкий ум Адриенны помогли преодолеть тот страх, который доктору удалось, было, в ней возбудить. Она даже не верила больше в заблуждение ученого доктора. Она ясно поняла по поведению этого человека отвратительное лицемерие и редкую дерзость, соединенную с необыкновенной ловкостью. Поздно, правда, но она поняла, что доктор Балейнье был слепым орудием госпожи де Сен-Дизье. С той поры она замкнулась в гордом молчаливом спокойствии. Ни одной жалобы, ни одного упрека не сорвалось с ее уст. Она ждала. А между тем, хотя она и пользовалась относительной свободой в действиях (однако сноситься с внешним миром не могла), все-таки ее положение было тем тяжелее, что она ужасно страдала от отсутствия приятных для взора изящных вещей, которыми любила себя окружать. Но она знала, что подобное положение не могло длиться долго. Адриенна понятия не имела о действии и о применении законов, но здравый смысл подсказывал ей, что если временное насильственное заключение еще могло быть оправдано признаками внезапной болезни, то злоупотреблять этим долго нельзя. Не могла же девушка ее положения пропасть бесследно, не возбудив толков и разговоров, и тут уж нельзя будет безнаказанно обманывать насчет ее состояния, а помешательство потребуется доказывать гласно. Правильно или нет думала Адриенна, но эта уверенность возвратила ей прежнюю энергию и гибкость ума. Не раз она тщетно старалась понять причины своего заключения, так как хорошо знала, что княгиня де Сен-Дизье должна была действовать, руководясь какими-то очень вескими причинами, а не просто желанием ее помучить… И Адриенна не ошиблась. Д'Эгриньи и княгиня были уверены, что она знает о важности дня 13 февраля, хотя и скрывает это, и, несомненно, явится на улицу св. Франциска, чтобы предъявить свои права. Запрятав Адриенну в сумасшедший дом, они хотели нанести роковой удар по ее будущему, но нужно оговориться, что эта предосторожность была бесполезна, так как хотя мадемуазель де Кардовилль была на пути к открытию семейного секрета, который от нее скрывали, но она не окончательно в него проникла, потому что некоторые важные семейные бумаги были спрятаны или затеряны. Но каковы бы ни были причины гнусного поведения ее врагов, она до глубины души была им возмущена. Трудно было найти человека, менее злобного и мстительного, чем эта великодушная девушка, но при мысли о мучениях, которые она выносила из-за княгини Сен-Дизье, аббата д'Эгриньи и доктора Балейнье, Адриенна давала себе слово добиться всеми возможными средствами полного отмщения. Если ей в этом отказывали, она была полна решимости продолжать борьбу с жестокими, коварными лицемерами не только для того, чтобы отомстить за себя, но чтобы избавить от тех же мучений более слабых и не способных к борьбе.

Находясь под тяжким впечатлением от встречи с Розой Симон, Адриенна сидела, склонившись на спинку скамьи и прикрыв глаза левой рукой. Она положила шляпу рядом с собою, и золотые локоны почти совершенно скрывали ее свежие и гладкие щеки. Небрежная, но полная грации склоненная поза подчеркивала красоту и изящество ее стана, который особенно удачно обрисовывался зеленым муаровым платьем. Широкий воротник с розовым галстуком и плоские рукавчики из великолепного гипюра смягчали резкий контраст между цветом платья и прозрачной белизной ее лебединой шеи и рафаэлевских рук[260] с чуть заметными голубыми жилками. На высоком подъеме стройной ножки перекрещивались тонкие ленты черного атласного башмака: доктор разрешил ей одеваться с обычным ее вкусом. Мы упоминали уже раньше, что привычка к изяществу костюма не была у Адриенны признаком кокетства: она смотрела на это, как на долг, обязывавший подчеркивать нарядом дарованную от Бога красоту.

При виде молодой девушки Горбунья без всякого завистливого чувства залюбовалась ее красивой фигурой и одеждой, не делая печальных сравнений со своим уродством и лохмотьями. Швея, обладавшая большим здравым умом, невольно подумала при этом, что явно странно, как могла сумасшедшая одеваться с таким вкусом и благоразумием.

Невольно изумляясь, подходила взволнованная Горбунья к решетке; ей пришло в голову, что вероятно сегодня мадемуазель де Кардовилль чувствовала себя лучше, и безумие прошло. Для того, чтобы увериться в том, что она не ошибается в своих предположениях, Горбунья произнесла взволнованным голосом не особенно громко, но очень ясно:

— Мадемуазель де Кардовилль!

— Кто меня зовет? — сказала Адриенна.

Подняв голову, она при виде Горбуньи не могла сдержать легкого восклицания изумления, почти страха…