Агасфер

— Пусть отец Агриколя идет к нему сегодня же. Если его нет дома, пусть подождет. Он должен ему отдать это кольцо в доказательство, что его прислала я, и пусть он ему подробно расскажет обо всем: и о похищении сестер Симон, и адрес монастыря, где их задерживают как пленниц. Обо мне пусть тоже сообщит, что меня заперли в больницу доктора Балейнье… Правда всегда чувствуется: граф ему поверит. Это человек поразительного ума, очень опытный и обладающий большим влиянием. Он тотчас же предпримет необходимые шаги, и завтра, самое позднее послезавтра, я в этом уверена, я и бедные сироты, мы будем на свободе. И все это благодаря вам… Но минуты дороги… торопитесь… Нас могут застать вместе… спешите, дитя мое…

Уже совсем собравшись уходить, Адриенна еще раз обернулась к Горбунье и таким сердечным, ласковым тоном сказала ей, что бедная девушка ни на минуту не усомнилась в искренности этих слов:

— Господин Агриколь сказал мне, что сердце мое стоит вашего: только теперь я поняла, как лестно, как почетно для меня это сравнение… Прошу вас, дайте вашу руку… — Прибавила она со слезами на глазах и протянула сквозь решетку свою прелестную ручку.

Слова и движения Адриенны были полны такого дружеского участия, что Горбунья без ложного стыда вложила свою исхудавшую руку в руку красавицы-аристократки.

Порывом невольного, святого почтения Адриенна поднесла эту руку к своим губам и проговорила:

— Если я не могу поцеловать мою спасительницу как сестру, мне хотя бы поцеловать руку, облагороженную и освященную трудом!

В это время в саду больницы послышались чьи-то шаги, и Адриенна быстро скрылась между деревьями, успев шепнуть Горбунье:

— Смелее… не забудьте… надейтесь!

Все это произошло так быстро, что молодая работница не успела сделать ни шагу. Слезы струились по ее бледным щекам, но теперь это были слезы радости. Мадемуазель де Кардовилль обошлась с ней, как с сестрой; она поцеловала руку ей, несчастному существу, прозябающему в бездне нищеты и отчаяния; она гордилась, что сердца их схожи… Трудно найти пример более чистого чувства равенства, чувства, сходного с дивными словами Евангелия. Есть слова и впечатления, которые заставляют добрую душу забыть о целых годах страдания и муки. Они, как блестящая молния, открывают иногда человеку его собственное величие. То же случилось и с Горбуньей: благодаря великодушным словам, ей стало ясно на минуту сознание ее высоких достоинств… И хотя это чувство промелькнуло очень быстро, но Горбунья невольно сложила руки и взглянула на небо с чувством глубокой благодарности. Если она и не исполняла обрядов, как выражаются ультрамонтаны на своем жаргоне, то никто больше нее не был проникнут чувством истинной христианской веры, которая в сравнении с обрядностью является тем же, чем неизмеримая беспредельность звездного неба в сравнении с ограниченным куполом любого храма!

………

Через пять минут после прощания с мадемуазель де Кардовилль Горбунья, выбравшись никем не замеченной из сада, постучалась в дверь кладовой для белья.

Ей отворила одна из монахинь.

— Здесь мадемуазель Флорина, с которой я пришла, сестра? — спросила швея.

— Она не могла вас так долго ждать и ушла… Вы были у матушки настоятельницы?

— Да… да, сестра, — отвечала Горбунья, опустив глаза. — Не будете ли вы добры указать мне выход?

— Идите за мной!

Горбунья шла за монахиней, дрожа при мысли о возможности встречи с настоятельницей, которая, несомненно, была бы вправе удивиться и учинить допрос о причине столь долгого пребывания в монастыре. Наконец первая дверь из монастыря за ней затворилась. Поспешно пройдя по широкому двору, Горбунья подошла к домику привратника, чтобы попросить выпустить ее из ворот, как вдруг грубый голос за дверью произнес следующие слова:

— Кажись, старина Жером, придется нам сегодня ночью удвоить караул. Я хочу вложить в ружье две пули вместо одной… Мать-настоятельница приказала обойти кругом два раза вместо одного…

— Мне, брат, ружья не надо… У меня коса так отточена, что любо… Это оружие садовника… и следует сказать — не худое оружие.

Невольно встревоженная этими нечаянно подслушанными словами, Горбунья робко позвонила и попросила ее выпустить.

— Вы это откуда взялись? — подозрительно спросил привратник, показавшись на пороге двери с ружьем, которое он заряжал.

— Я от матушки-настоятельницы, — робко ответила Горбунья.

— Правда? — грубо сказал Николя. — Что-то вы не похожи на важную птицу… Ну, да ладно… все равно… проваливайте… да поживее!

Ворота отворились, и Горбунья вышла. Как только она очутилась на улице, к ней, к ее великому изумлению, подбежал Угрюм, за которым торопливо следовал Дагобер. Горбунья поспешила навстречу солдату, как вдруг ее окликнул молодой и звонкий голос:

— Эй! милая Горбунья!

Девушка обернулась: с противоположной стороны к ней бежал Агриколь.

V Встречи

При виде Дагобера и Агриколя Горбунья в изумлении остановилась в нескольких шагах от ворот монастыря.