Агасфер. Чужое лицо

Повернувшись, она увидела кузнеца. Сколько раз этот же кузнец вместе с ней принимал участие в фотографировании…

– Тулуп снимай и садись, кума, на пол! – весело поприветствовал ее кузнец. – Сымать сейчас твое «украшение» стану. Солдат-то не надо звать, чтобы держали? Клади левую руку на наковальню!

Выбив зубилом и тяжелым молотком заклепку, кузнец велел переменить руку. Еще два удара – и вторая заклепка, зазвенев, отлетела на пол. Кузнец взял щипцы, слегка разогнул браслеты, и Сонька, наконец, вынула из них вялые, ставшие непослушными руки.

– Вставай, кума! Со свободкой тебя, как говорится! – кузнец легко поднял Соньку за шиворот, толкнул к столу начальства. – Спасибо хоть бы сказала…

Сонька рассматривала свои руки как нечто чужое, инородное, как сквозь сон слушала бубнеж незнакомого тюремщика:

– Арестованная Блювштейн, слушай внимательно: согласно распоряжению его высокопревосходительства Приамурского генерал-губернатора, генерала от инфантерии Гродекова и приказу по управлению островом Сахалин его высокопревосходительства губернатора Сахалина Ляпунова срок твоего заключения под стражу отменен с сего дня… Учитывая тяжесть понесенного наказания и глубокое раскаяние в содеянном, согласно жалобам и всеподданнейшим заявлениям вышеупомянутой Блювштейн, его высокопревосходительство губернатор Сахалина соизволил издать распоряжение за нумером… о досрочном перечислении ссыльнокаторжной Блювштейн в категорию ссыльнопоселенцев… Довести до сведения упомянутой Блювштейн, что при условии ее примерного поведения и отсутствия нарушений Уложения о наказаниях срок ее пребывания в упомянутой категории без права выезда с острова Сахалин может быть значительно сокращен. Выдать Софье Блювштейн полагающееся денежное довольствие за фактическое пребывание под стражей в размере 11 рублей 20 копеек. Подписано: губернатор острова Сахалин Ляпунов, правитель канцелярии военного губернатора Марченко… Ты все поняла, Блювштейн?

Помолчав, Сонька, не поднимая головы, глухо спросила:

– Я могу идти?

– Да-да, разумеется! Тока распишись – здесь и тута. Причитающееся тебе денежное довольствие, согласно этому распоряжению, получишь у артельщика канцелярии. Свободна, Блювштейн! Свободна, я тебе сказал! – повысил голос до крика тюремщик: – Пошла отсюда!

По улицам поста мела злая низовая поземка, искала в тряпье малейшую щелочку, чтобы забраться под одежду, застудить, заморозить человека…

Запахнув тулуп, обмотав голову тряпьем, сгибаясь под порывами ветра, Сонька не шла – ползла к Шурке-Гренадерше. Доковыляла, принялась стучать в дверь ногами в стоптанных «котах». Стучать пришлось долго, наконец, в сенях что-то громыхнуло, звякнуло.

– Кого там носит? – послышался Шуркин недовольный голос.

– Открывай, Шурка!

Загремели засовы, дверь приоткрылась, в щели показался моргающий Шуркин глаз и прядь седых волос.

– Носит вас… Иди своей дорогой, убогая! Самой жрать нечего, Бог подаст!

– Шурка! – Сонька из последних сил заколотила в доски правым кулачком – левая рука пугающе болталась как тряпка. – Это же я, Софья…

– Сонька? – Дверь приоткрылась пошире, затем и вовсе распахнулась. – Софочка Ивановна, Господи, а я тебя и не узнала! Заходи, заходи, родная! Совсем постарела, Господи! Не признала я тебя ведь поначалу – что тюрьма с человеком делает-то! Выпустили, никак?

– Выпустили, – Сонька протиснулась мимо все еще сомневающейся Шурки, хотела доковылять до табурета – не смогла, рухнула кулем на пол.

Охая и причитая, Гренадерша подняла Соньку, сняла с нее тулуп и тряпье, усадила, кинулась растапливать печь и греть воду.

– В баньку бы тебя, Софочка Ивановна! Дух от тебя тюремный, чижолый, аж задохнуться можно… Да где ж ее взять, баньку-то с травками? На соседней улице, у поселенца Ермилова банька есть – так без полтинничка не пустит, сквалыга! Ничо, я чичас воды нагрею, дома помоемся как смогем!

– Есть деньги… Возьми в тулупе узелок, выдали вспомоществование… за тюрьму с кандалами… Попроси, пусть Ермилов твой баньку истопит – может, отойду… И тулупчик подай – зябко мне, Шурка…

Продолжая причитать, Шурка цепко схватила деньги, сунула полтора рубля за пазуху, убежала. Велела ждать – будто Сонька куда-то уйти была сейчас способная! Так и продремала до прихода Гренадерши на табурете, закутавшись в тюремный тулуп.

Шурка скоро вернулась, затормошила Соньку, снова стала одевать да в тряпье кутать. Повела в баню.

Там пришлось подождать в теплом предбаннике, пока баня прокалится – Сонька не возражала и уснула, свернувшись в калачик в немыслимом после сырой камеры тепле.

Отмыла Шурка жиличку свою, отхлестала вениками таежными – березовым, хвойным, дубовым. Два раза на снег голую выводила – и снова в парную запихивала. Пошептавшись с Ермилихой, одолжила у нее самодельные санки, на которых та воду с родника возила. Погрузила на них закутанную до бровей спящую жиличку, увезла к себе. Заставила выпить кружку кедрового настоя на самогоне и уложила спать.