Агасфер. Чужое лицо

– Captain, sir, excuse me, of course – but what is your general cargo vessel? These women’s screams… Like a traveling circus![46]

– You are almost correct, sir! – мрачно отшутился Промыслов. – In one of the holds we ship two hundred crazy criminal women wishing to stay in any of the British colony. I think, you have just is not enough![47]

Агент не нашелся, что сказать, пошевелил усищами и поспешил распрощаться с этими ненормальными русскими. Дождавшись его ухода, Винокуров повернулся к помощнику:

– Что там, на самом деле, за вопли? Бабы взбунтовались?

Промыслов вкратце рассказал о новой проблеме.

– Увольняемые еще на борту? – перебил его капитан. – Отлично! Велите боцману передать этим женолюбам, чтобы те без гостинцев для арестанток не возвращались! Умели соблазнить – пусть рассчитываются! Нам только бабьего бунта на «Ярославле» и не хватает!

– Тут есть одна проблема, Сергей Фаддеич! – усмехнулся старпом. – Наши донжуаны уже успели потратить все свои карманные деньги на этих бабенок! Не на что им шелковые платки покупать…

– По-вашему, я должен еще и финансировать чьи-то услады? – Винокуров поспешно захлопнул рундучок с судовой кассой и возмущенно поглядел на старпома.

– Раз мы допустили проникновение «женолюбов» в изолированное помещение для арестанток, было бы справедливо, на мой взгляд, и финансировать дальнейшее спокойствие на судне! При этом, насколько я знаю, все это шелковое барахло на Цейлоне весьма дешево! В конце концов, у нас же есть какие-то мелкие суммы на непредвиденные расходы…

– Если бы я знал вас меньше, то, ей-богу, подумал бы, что вы собираетесь замаливать собственные грехи, – проворчал капитан. Он отпер рундучок с кассой, достал оттуда три пятифунтовые банкноты и нехотя вручил помощнику. – Надеюсь, этого хватит! Отправляйтесь на берег сам, милейший, и произведите необходимые закупки! Оптом – так оно всегда дешевле выходит! Передадите гостинцы арестанткам – всем, включая старух! – после возвращения матросов и от их имени!

⁂

Звериным своим чутьем Сонька Золотая Ручка ощущала усилившийся за ней после казни Петрована пригляд. Стоило ей покинуть свой излюбленный угол в отсеке, как караульный в нижнем коридоре настораживался и старался вроде бы невзначай подобраться поближе. Сонька догадывалась о причине: корабельной администрации очень хотелось узнать, кого это она спасла, успокоив Петрована, готового сдать подельщиков, и, по сути, заткнув ему рот насмешливым утверждением о комедийной сути расстрела. Поэтому она почти неделю не подходила к решетке, отгораживающей мужское отделение.

А хотелось. Ох как хотелось поглядеть в глаза Семе Блохе, чтобы понять: оценил он ее рискованный шаг или нет? Вряд ли это можно было назвать влюбленностью – далеко не юную девочку везли на Сахалинскую каторгу, а зрелую, много повидавшую женщину, без малого тридцатилетнюю. Мужчин она не любила, и не испытывала к кому-либо из сильной половины человечества пылких и нежных чувств.

Господи, да и о какой сильной половине вообще можно было говорить? Одно название – сильная. А на деле, если разобраться, женщине на этом свете доставалось гораздо больше возможностей проявить и силу характера, и упорство, и настойчивость. Сила – она была у мужиков разве что в кулаках. Ну, и еще кое-где – но это уже далеко не у всех.

Нет, нельзя сказать, что Софья Блювштейн, урожденная Штендель, никогда и ни в кого не влюблялась. Влюблялась – но не до беспамятства, не до сладко-обморочного безумия, когда женщина готова отдать мужчине все-все. Был у Соньки тормоз в голове, всегда могла остановиться – особенно если чувствовала, что возлюбленный потерял к ней интерес. Или начинает терять…

А Сема Блоха… Уж он-то и подавно был для нее далеко не лучшим представителем мужского пола. «Иван»? Так что с того? Этого положения на каторге добиваются многие – и даже не физической силой, а кошачьим коварством, готовностью в любую минуту сунуть в бок вчерашнему закадычному дружку заточку. Да и на вид Сема был не из тех, на кого не хочешь, да обернешься: одного роста с ней, кривоногий, с изрытой оспинами физиономией. А походка! Недаром его Блохой прозвали – шагать умел очень быстро, однако «нырял» при этом и слегка подпрыгивал.

Однако на этом проклятом корабле, увозившем Соньку в далекие каторжные дали, помочь ей еще разок сделать ноги способен был только Сема. С Сахалина, сколько она слыхала про этот остров, не сбежишь… А вот с корабля – можно попробовать, особенно если Сема Блоха проложит ей тропинку для побега. Кровавой будет та тропинка, чувствовала это Сонька. И мерзко ей было от этого ощущения – ну не любила она крови! Даже в тех случаях, если воровская фортуна настоятельно требовала долгой обездвижки клиента, Сонька в прежние свои веселые времена предпочитала не яд, а аптекарское сонное снадобье, от которого жертва способна очнуться.