Агасфер. Вирусный транзит

— Выброси негодяя вон, да не забудь дать хорошего пинка на дорогу! — приказал он.

Мияку поволокли к дверям, но в это время один из писарей, вскочив с места, почтительно привлек внимание прапорщика:

— Осмелюсь обратиться, господин дзюнъи[104]. У нас давно лежит невостребованная заявка в топографический взвод отряда Камо[105]. Господин майор из штаба уже несколько раз изволил выражать свое неудовольствие… Может быть, этот художник умеет рисовать военные карты?

Повинуясь ленивому жесту офицера, ефрейтор грубо вернул Мияку к столу:

— Умеешь ты рисовать военные карты, придурок?

— Н-не знаю, господин офицер! Но я… Позвольте мне попробовать! Испытайте меня, господин офицер! — в отчаянии закричал Мияка. — Краски и кисти у меня с собой!

Подумав, прапорщик вынул из стола карту-схему Канадзавы и швырнул ее художнику:

— У тебя полтора часа, мазила — пока я пообедаю и отдохну. Скопируй хотя бы четверть карты — иначе тебя проводит отсюда пинками весь мой взвод!

Мастера пихнули к свободному столу, не дав одеться. Он достал краски, принялся усердно работать кисточкой. Детали рельефа, реки, дороги, домишки — скопировать это было, конечно, нелегко. Но для лучшего художника Канадзавы, привыкшего выписывать тончайшие узоры на шелке, необычная работа труда не составила.

Он работал быстро. На бумагу ложились уверенные линии рельефа и четкие ряды иероглифов. К возвращению прапорщика копия карты была готова. Тот впился глазами в работу художника, пытаясь отыскать в ней изъян и от изумления таращил глаза.

— Должен сказать, что не видел ничего подобного, — признал прапорщик. — Ты действительно хороший мастер, оборванец! Эй, бездельники! Оформите этому мазиле бумаги и выдайте ему солдатскую форму. Пусть он пожрет до отвала. Ни в коем случае не отпускать его — пусть ночует в казарме. Утром отведете его в штаб — пусть там думают, как отправить его в Маньчжурию! А его рисунок я сам покажу господину майору — думаю, что тот будет изрядно удивлен.

* * *

Через две недели пополнение для таинственного отряда Камо, состоящее, кроме Мияки, из двух десятков подростков четырнадцати-пятнадцати лет, высадилось из поезда на вокзале Харбина. Старшина конвойной команды куда-то позвонил и, донельзя довольный, объявил:

— Сейчас за вами приедут. Пополнению велено переодеться в штатскую одежду. А я отправляюсь из этого чертова места обратно в Японию! Йокатта[106]! Шагом марш в дежурную комнату жандармов!

Радость старшины не укрылась от Мияка, однако у него хватило ума удержаться от расспросов про «чертово место». Пока художник был искренне доволен своей судьбой. Ему не дали винтовку, не отправили на пароходе в экспедиционный корпус куда-нибудь на Борнео. Новобранцев кормили три раза в день, а служить им предстояло в мирном топографическом отделении, — а чего еще нужно для счастья человеку, еще вчера почитавшего за счастье поймать себе на обед крысу или кошку?

Кто-то из мальчишек, опередив его, все же спросил: а для чего приказано переодеться в гражданское? Разве им не предстоит служба в славной императорской армии?

— Вам повезло, говнюки! — снизошел до ответа старшина. — Ваша служба будет проходить не в грязных окопах на передовой, под шрапнелью противника, а в секретной воинской части. И не спрашивайте у меня, что это за часть и чем там занимаются. Признаться, этого никто не знает — кроме тех, кто служит в отряде Камо. А кто там служит — держит язык за зубами. Говорят, что живыми оттуда вообще не возвращаются! Ха-ха-ха!

Примерно через час к Харбинскому вокзалу подъехал грузовой фургон. Новобранцев загнали в наглухо закрытый кузов, закрыли дверь и куда-то повезли. Вскоре машина остановилась, и всем было велено выходить и строиться. Мияка и подростки очутились во внутреннем дворе здания из красного кирпича, построенного в виде буквы «П». Их тут же отвели в просторное подвальное помещение, снова велели раздеться — всех новоприбывших осмотрели неразговорчивые военные врачи. После осмотра пополнению была выдана полевая форма японской армии без знаков различия, их снова вывели во двор, погрузили в фургон и опять куда-то повезли.

Лишь много позже, получив первое увольнение в город, художник узнал, что здание в Харбине, куда их привезли, называлось пансионатом «Береза». Пансионат размещался в просторном двухэтажном здании на Гиринской улице в центральной части города. Здание под вывеской «Пансионат "Береза"» было секретной перевалочной базой для служащих «Отряда 731» и пунктом связи с внешним миром.

Со временем Мияка узнал и про сам Харбин, близ которого обосновался «Отряд 731», — город в северо-восточной части Китая, на правом берегу реки Сунгари. Он начал возводиться русскими в 1898 году с началом строительства Китайско-Восточной железной дороги. Город строился с размахом, с перспективой на долгие годы. На главных улицах выросли здания европейского типа. С 1924 до 1935 годы эта железная дорога находилась в совместном управлении СССР и Китая. Судьба Харбина круто изменилась в результате маньчжурского инцидента, случившегося в сентябре 1931 года.