Агасфер. Вирусный транзит

Прошел час, второй, четвертый… Время от времени надзиратели подходили к оцепеневшим людям и стучали по рукам и ногам подопытных деревянными палками — чтобы выяснить, наступило ли полное обморожение. Если люди чувствовали боль, значит, обморожение было неполным. Но чаще всего звук был звонким — как от деревянных кастаньет. Мияка догадался, что при сильном морозе в оголенных конечностях прекращалось кровообращение, ткань начинала мертветь.

Убедившись, что омертвение наступило, надзиратели гнали подопытных в помещение. Двор пустел, и наконец Мияку окликнули:

— Эй, художник! Собирай свои краски и иди в помещение. Сейчас мы покажем тебе лабораторию и камеры с «бревнами», которые «закалялись» вчера и несколько дней назад.

Мияку не надо было просить дважды, и он торопливо зашагал за надзирателями. И даже рискнул спросить у одного:

— Почему вы называете этих людей бревнами?

Тот хмыкнул:

— Потому что для нас они не люди. Эти негодяи очутились здесь потому, что совершили преступления против Японии. Это китайские солдаты — убийцы и диверсанты…

Мияка с сомнением покосился на еле передвигающих ноги «убийц»: среди подопытных были и глубокие старики, и совсем мальчишки. Какие же это солдаты? Однако он благоразумно промолчал, а надзиратель, тем временем, продолжил:

— Господа ученые запрещают называть их иначе как по номерам на куртках не просто так, художник! Сегодня ты окликнешь подопытных по имени — значит, признаешь его человеком. А завтра в тебе может проснуться к нему жалость.

В лаборатории руки и ноги «бревен» помещали в чуть теплую воду. Температуру воды постепенно повышали и смотрели, как изменяется состояние конечностей при каждом режиме. Иногда руки и ноги подопытных помещали сразу в горячую воду и наблюдали, что происходит при этом с конечностями, подвергшимися полному обморожению. Мияка понял, что медики таким образом пытались выявить оптимальную для лечения зависимость между степенью обморожения и температурой воды.

— Цель наших экспериментов не лечение «бревен», а получение данных о методах измерения температуры кожи, о времени, в течение которого происходит омертвение рук и ног, и о всем течении процесса, — пояснил один из лаборантов. — Если сразу же применить горячую воду, то плоть разрушается и отваливается. Иди за мной, сам увидишь!

Охранник распахнул перед художником первую дверь камеры, и в лицо Мияке ударил тяжелый смрад гниющей плоти. Открыв глаза, он понял, что увиденное во дворе было только «цветочками»…

Вечером, вернувшись в казарму, Мияка отказался идти в столовую: он и представить себе не мог, чтобы после увиденного нормальному человеку мог полезть кусок в горло. И тут же осознал, что его мучения еще не кончились: сделанные им наброски предстояло завершить и раскрасить, как было велено.

Преодолевая приступы тошноты, Мияка принялся раскрашивать эскизы. К его собственному удивлению, не имея медицинского образования и даже базовых знаний в анатомии, он сумел передать на бумаге различные цветовые оттенки увиденного.

Однако майор Иосимура, которому на следующий день была представлена работа, остался недоволен. Он потребовал выполнить новую серию, изображающую обморожение конечностей одного и того же «бревна», и пометить на рисунках точно время начала и конца процесса. Потом ему пришло в голову зафиксировать результаты опытов на «бревнах» разного пола и возраста.

Теперь Мияка, потеряв всякую надежду когда-нибудь избавиться от тяжкого зрелища заживо гниющих людей и перестать слышать их стоны и вопли, ежедневно шел знакомой дорогой в корпус «ро», пристраивался у камелька во внутреннем дворе и фиксировал кистью и красками страдания людей.

Иногда подопытные, если надзиратели были далеко, пробовали заговорить с художником. Чаще всего они ругали его на все корки — он молчал, и, стараясь не встречаться глазами с «бревнами», продолжал свою работу.

Услышанная Миякой история одного из подопытных убедила его в том, что далеко не все «бревна» — убийцы и диверсанты китайского происхождения.

…В тот день он зашел в камеру, где на топчане лежал довольно молодой мужчина, с обмороженными ступнями ног. Это «бревно» не представляло никакой опасности, да и надзиратели уже привыкли к визитам художника, — и на этот раз Мияка остался в камере наедине с подопытным. И тот заговорил с ним.

Человек с гниющими ногами сообщил художнику, что он японец. И никакой не враг, а корреспондент популярной газеты. Косясь на дверь камеры, он прерывающимся голосом сообщил, что жандармы взяли его в харбинской опиекурильне, куда корреспондент имел неосторожность забрести. Японец умолял Мияку сообщить о нем в редакцию газеты — только и всего. Он утверждал, что его брат служит в военном министерстве и имеет высокий чин — он непременно спасет родственника, если узнает, куда тот попал. Японец сулил Мияке большую награду за услугу.