Агата Кристи. Свидетель обвинения

И шестилетняя Агата пустилась читать «всё подряд»: и Диккенса, и Эдгара По, и Эдварда Лира, и Льюиса Кэрролла, и Киплинга, и «Робинзона Крузо», подарок тети-бабушки, и даже энциклопедии, атласы, словари, имевшиеся в домашней библиотеке. А еще – американские детские книжки с картинками вроде «Мистера Поттера из Техаса» или «Мистера Барнса из Нью-Йорка», которые она «дочитывала» за Мэдж и Монти, как в неимущих семьях донашивают одежду за старшими братьями и сестрами. Но разве могут сравниться какие-то кэрроллы и киплинги с великой и непревзойденной Мэри Луизой Моулсворт или Беатрикс Поттер, тем более – с «Панчем и Джуди»?! Агата зачитывалась такими шедеврами миссис Моулсворт, как «Приключения ее малыша», «Расскажи мне историю», «Часы-кукушка», «Комната с гобеленами», однако предпочитала, чтобы романы миссис Моулсворт или «Историю охотников за брильянтами» Эдит Несбит, да и любую другую книгу о пропавших сокровищах из Индии, жестокосердных школьных наставницах и веселых и предприимчивых школьниках, о волшебных городах и странах ей читал вслух отец. У него это получалось лучше, доходчивее, кроме того, он терпеливо объяснял дочери значение незнакомых слов. Какое удовольствие было залезть к Фредерику на колени, сунуть ему в руку книгу и вдыхать ароматы его надушенной бороды и сигары! Аудиосессия, увы, продолжалась недолго: у Фредерика, как ни странно, были дела поважней; кроме того, Агата, как и все дети, требовала от отца перечитывать свои любимые места, а Фредерику это почему-то не нравилось… Куда с большей охотой учил он младшую дочь арифметике, которая ей сразу же полюбилась, играл с ней в слова, в шарады, сочинял вместе с ней акростих, давал читать, когда она немного подросла, «взрослые» журналы: «Cornhill Magazine», «Lady’s Magazine». А еще… давал деньги.

«Захожу к нему, – вспоминала годы спустя Агата, – говорю “доброе утро” и направляюсь прямиком к туалетному столику посмотреть, что преподнесет мне судьба на этот раз… Два пенса? Пять? Или целых одиннадцать? А бывало, на столе вообще не было ни одной монетки. Никогда не знаешь, сколько будет сегодня – а ведь это ж самое интересное…»

3.

Меж тем дни Мастера Дикки, рыбок в аквариуме, сварливого, непоседливого Джорджа Вашингтона, «Ангела любви», «одинокого времени» и Мэри Луизы Моулсворт были сочтены. Мир шестилетней Агаты стремительно ширится, усложняется, расцвечивается новыми героями, наблюдениями и увлечениями; старые же постепенно отходят на задний план, а потом и вовсе теряются из виду. Шестилетнюю Агату ожидают сюрпризы, много сюрпризов.

В один прекрасный день к дверям Эшфилда подъезжает коляска, и из нее выпрыгивает неизвестная Агате разодетая семнадцатилетняя девица в маленькой соломенной шляпке набекрень и в белой вуали с черными мушками. Выпрыгивает и с обворожительной улыбкой и словами «Ma petite poulette!»[3] заключает в свои ароматные объятия растерявшуюся младшую сестру. Да, это Мэдж; закончив пансион мисс Лоренс в Брайтоне и проведя девять месяцев в Париже, она возвращается в отчий дом настоящей парижанкой, «раскрасавицей», как она сама себя, несколько, по правде сказать, преувеличивая, называла.

Радость от встречи с сестрой была, впрочем, недолгой. Мэдж – шалунья, любит переодеваться, выдавать себя за кого-то другого. Оденется джентльменом во фраке или игроком в крикет, подзовет перепуганную крошку Агату и скажет: «А ведь я не твоя сестра». Когда же Агата расплачется, примется ее успокаивать: «Твоя, твоя, чья ж еще?!»

К тому же Мэдж – на выданье, в Торки ей делать нечего, и родители в скором времени увезут старшую дочь в Нью-Йорк: там ярмарка женихов побогаче будет. Но и в Эшфилде Агата – она боготворит старшую сестру – видится с ней не часто. Мэдж ходит по гостям и балам, кружит головы многочисленным ухажерам, и Агате остается лишь прикидывать, у кого из поклонников сестры больше шансов. Шансов, однако, нет ни у кого. А вернее – у всех: разочаровывать потенциальных женихов легкомысленная Мэдж не торопится.