Агент Низа

Примерно каждые сто метров на этой удивительной аллее, у которой до того не было ни единого перекрестка, появлялись различные кортезиане: то передовая браковщица, то учитель начальной школы, то электромонтер с верфей. Вскоре Мефф пресытился искренними высказываниями и хотел сказать Хименесу, что уже выработал себе представление о повседневной жизни страны, когда заметил крадущегося вдоль стены юного негритенка с ранцем. Прежде чем провожатый успел запротестовать, Фаусон догнал паренька и махнул у него перед носом жевательной резинкой.

– Ты знаешь английский или французский.

– Меня зовут Филиппе Эрнандес, – незамедлительно заговорил мальчишка, – я ученик первого класса школы номер три тысячи шестьсот восемьдесят семь имени Святой Веры и Пернатого Змея. Мой отец был попрошайкой, а мать работала на панели. Благодаря Кортезианской Весне они поняли беспре… беспрес… бесперспективность прежней жизни. Сейчас мой папа работает государственным чиновником, а мама – медицинской сестрой…

У Меффа больше вопросов не было. Тем более, что они дошли до конца аллеи, завершающейся прелестным кованым ограждением, за которым в глубине размещался президентский дворец.

– Вы заметили, решетка объединена с элементами в форме сердечек, разве это не изумительно? – спросил Хименес. – Ну, пора возвращаться, я утомил вас прогулкой. А может, у вас есть еще какие-нибудь пожелания?

– Мне хотелось бы вернуться другой дорогой.

– Экскурсионная трасса номер один предвидит возвращение только по другой стороне улицы…

– А если б изменить?..

– Простите, но я не очень понимаю. Что вы разумеете под термином «изменить»?

Фаусон смолчал, тем более, что провожатый, который теперь принялся повествовать о сверхбогатых флоре и фауне Кортезии (при Гонзалесах никто даже не знал, что существует такое понятие: «охрана окружающей среды»), подсказал ему некую мысль.

– Вы хорошо знаете зоологию, брат Хименес?

– Я несколько лет изучал этот предмет.

– Когда-то я краем уха слыхал, что в здешних лесах можно встретить последний экземпляр оборотня.

Произошло нечто удивительное. Кортезианин побледнел, на мгновение замолчал, но тут же принялся очень быстро рассказывать:

– У нас произрастают четыре вида пальм. Пальма королевская…

– Но я спрашивал…

Хименес продолжал говорить о пальмах, давая Фаусону глазами понять, чтобы тот не поднимал этого вопроса, а выкрикнув несколько комплиментов в адрес кокосовой пальмы и «дерева путешественников», тихонечко прошептал:

– Пожалуйста, не спрашивайте, если не хотите спровоцировать судьбу.

Меффа даже обрадовало столь грозное предупреждение – не напрасно он прибыл в Кортезию. Искомый вурдалак существовал и должен быть хорошо известен, коли его охраняло столь своеобразное табу.

В тот момент, когда они проходили мимо каменной стены собора, Фаусон принял решение. Он сосредоточился и, как прыгун с трамплина, нырнул в солидно выглядевшие блоки гранита.

Удалось!

Тем не менее возглас изумления, который последовал за этим, мог в равной степени принадлежать как Хименесу, так и ему самому. Стена не была гранитной! Ее изготовили из картона, досок или папье-маше. С внутренней стороны «стену» подпирали балки. Вся аллея Кортеса была одним длинным рядом декораций, вроде тех голливудских городков, в которых разыгрывают и снимают фильмы о Диком Западе.

– Вернитесь, senor, вернитесь! – кричал Хименес, колотя кулаками в стену. В аллее поднялась суматоха, засипели свистки, взвыли сирены.

Мефф осмотрелся. Перед ним, докуда хватал глаз раскинулись руины, выгоревшие дома с частично сохранившимися первыми этажами, на которых валялись кучи мусора и успели вырасти молодые растения. Побежав, он лишь на какой-то возвышенности понял, что за полосой этой ничейной земли и двойной цепью колючей проволоки находится настоящий город.

За спиной нарастал гул. Видимо, уже пробили хлипкую стену. Застрекотал двигатель вертолета. Из близлежащих бункеров высыпали солдаты.

«Скверное дело», – подумал Фаусон, но на этот раз сдержал разбушевавшиеся было нервы, сконцентрировался и отдал себе категорический приказ: «Под землю, марш!»

Щебень разверзся под ним, а сам он медленно начал опускаться!

IX

Актер дрейфил. Тысячи раз он проклинал ту кошмарную майскую ночь, в результате которой он, Андре Лесор, стал игрушкой в руках шантажистов. До сих пор он мог спокойно работать дублером, спокойно играть роли лакеев и кучеров, спокойно жить со своей Люсиль.