Вернувшись в Мюнхен, Ланни нанес визит этой травмированной леди на Нимпенбургерштрассе, которая пользуется такой высокой репутацией среди нацистской верхушки. Очевидно, что профессия "графолог" хорошо оплачивалась. У дамы была фешенебельная квартира и горничная в чепце и форме. Ланни сидел в роскошной гостиной со слабым освещением, чтобы ожидающих клиентов нельзя было разглядеть. Когда подошла его очередь, горничная его попросила десять марок заранее, так как он был ей незнаком.
Его проводили к столу в небольшом помещении, где он был освещён, а леди нет. Он мог видеть, что она горбилась и была одета в темно-синий халат, скрывавший её травмированную фигуру. "Будьте так добры, написать несколько слов на блокноте", — пробормотала она, и он макнул ручку, которая лежала перед ним, в чернила и написал немецкий эквивалент: "Сейчас настало время для всех хороших людей прийти на помощь партии". Это имело такое же значение в Германии, как и в Америке.
Маленькая старушка взяла блокнот своими узловатыми пальцами и в течение долгого времени сидела, изучая почерк. Ланни догадывался, что часть времени она изучает его. Наконец она воскликнула, надтреснутым голосом: "Какой странный человек! Что случилось с вами?"
Посетитель догадался, что был риторический вопрос, и ничего не ответил. "Вы несчастный человек", — продолжала она, а потом: "Вы мне не нравитесь!"
"Я сожалею", — смиренно ответил он.
— В вас два человека, и они борются между собой. Сейчас вы не знаете, кто вы на самом деле. Решите, или вам будет плохо. Я вижу для вас трагическую судьбу в скором будущем.
Был пауза. Затем Ланни спросил: "Можете ли вы сказать мне, где меня ждёт эта судьба?"
Он подумал, что она собирается сказать — "Гонконг". Даже если бы она так сказала, то он, конечно, не был бы удовлетворен. Он назвал бы это "телепатией". Как во фразе Текумсе — "эта старая телепатия!"
Женщина сказала: "Ваше присутствие беспокоит меня. Я ничего не могу сделать больше для вас, я извиняюсь".
Отвергнутый клиент не попросил свои десять марок назад. Он вышел с мыслями об этом странном мире подсознания, которым сильно пренебрегает ортодоксальная наука. Каким-то образом он принял это как должное, что существует возможность чтения мыслей, которой обладал медиум. Ведь были обнаружены различные аспекты его жизни, такие как дед, производитель оружия, или двоюродный дед, трансценденталист. Но предположим, только предположим, что какая-то старая ведьма может вызвать штаб-квартиру гестапо во дворце Виттельсбахов и сообщит: "Я только что прочитала мысли американского
Ланни решил, что прекратит паранормальные исследования, пока находится внутри Третьего рейха!
Рудольф Гесс вернулся в Мюнхен. У него здесь был дом с семьей, которую он не выставлял напоказ, как делали другие нацистские лидеры. Он был лично самый приличный из тех, кого встречал Ланни, самым приятным из-за своего международного воспитания и мировоззрения. Он был фанатично предан своему лидеру, но там, где не касалось дел партии, у него было чувство юмора, и люди, которым он доверял, не замечали его мрачную внешность.
Ланни навестил его в Коричневом доме, партийном здании, купленным фюрером и перестроенным по его вкусу. Оно размещалось на Бриеннер штрассе, в модном квартале, с домом папского нунция прямо через улицу. Это было четырехэтажное здание, стоящее в глубине от проезжей части и защищенное высокими заборами. Снаружи были эсэсовцы, а внутри было изобилие свастик всех размеров на ограждающих решётках, бра, окнах, дверных ручках и потолках. Офис Гесса был простым и неброским. Его окна выходили на
Естественно, что они говорили об этом событии и его последствиях. Заместитель фюрера объяснил, что для него это означало значительное увеличение обязанностей и ответственности. У него появилась новая партийная провинция, которой надо управлять. Поскольку партийное руководство было повсюду важнее политического управления, в руках Гесса сейчас была сосредоточена вся власть. Он пояснил, что тип людей, подходящих для агитации и партизанской войны, не удовлетворял требованиям, необходимых для управления после победы. Поэтому ему придется многих понижать, а других повышать. И заново сколачивать руководство. Ланни слушал сочувственно, и в душе был рад, что ему не нужно никем руководить и никому подчиняться.