Агент презедента

Ланни подумал об образованных и вежливых евреях, которых он знал в этой кошмарной стране. Те в Мюнхене, которые ещё не были мертвы или не находились в Дахау, будут искать убежища в лесах по берегам реки Изар или в предгорьях Альп, завися от еды, которую смогут получит из-за благотворительности крестьян. Те в Берлине, которые ещё не перерезали себе глотки или не утопились в каналах города, будут скрываться в подвалах, выходя ночью и пытаясь сбежать на грузовиках или в лодках по каналам. Предположим, что один из них дозвонится до Ланни в отеле Адлон, говоря: "Моей жизни угрожает опасность. Помогите мне!" Что он ответит? В прежние времена он делал всё, что мог, для семьи Робинов, но что он мог сделать сейчас для Хеллштайнов или скромной семьи Шёнхаусов? Он не мог сказать: "Я секретный агент, и мой долг в другом месте". Он мог только бормотать что-то в своё оправдание, которое означало для слушателя: "Я трус и у меня нет человеческих чувств".

III

Ланни закончил свои дела в Берлине, а затем холодным дождливым днём отправился к бельгийской границе, а затем прямо в Париж, останавливаясь только перекусить. Там, в своей гостинице, он написал свой последний доклад о Германии и отправил его по почте.

В течение нескольких дней la ville lumière казался ему домом. Золтан был здесь и Эмили, старые друзья, чьи души были теплыми и чьи мысли не были отравлены. Его мать вернулась в Бьенвеню, и он позвонил ей по телефону и получил семейные новости. Марселина вскоре получит развод. Она танцует без удержу. С ребенком всё было хорошо. Мадам выздоровела от гриппа. Ланни сообщил, что собирается в Лондон, а затем в Нью-Йорк, где у него было много дел, некоторые из них срочные.

Шёл осенний салон, который стоил времени любого искусствоведа. Там было много обнаженной натуры, но не было марширующих нацистов, а под номером 175 был безвредный пейзаж с овцами. Он также посетил семью де Брюинов, желавшую услышать последние новости о новом союзнике la patrie. Они выразили сожаление о погроме, но извиняли его и считали Пакт четырех держав наиболее удачным событием в истории Франции за много лет. Ненавистный франко-русский союз был практически мертв, и теперь Даладье получил чрезвычайные полномочия и был в состоянии управлять "по указу". Чума забастовок будет подавлена без привычных ненужных компромиссов.

Короче говоря, семья французских аристократов считала французскую политику более обнадеживающей, чем остальное население. Они гордились своим личным мученичеством, считая то, что произошло в Мюнхене, своим оправданием. Они свободно говорили, как обычно, и Ланни слушал последние детали закулисной деятельности "двухсот семей", коллективно решивших, что компромисс с Гитлером будет самой дешевой формой страховки. "Это означает сдачу нашей власти в Центральной Европе", — признал с сожалением Дени отец. — "Но у нас есть еще Северная Африка и колонии, и мы в безопасности за нашей линией Мажино. Прежде всего, мы не должны делать какие-либо дополнительные уступки революции у себя дома". Не дело Ланни учить этого обязанного всем самому себе капиталиста, он может только делать замечания, когда его заставят высказаться. То же самое было и в случае с Шнейдером, который находился в своём городском доме и пригласил сына владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт на обед. У пожилого оружейного короля было не всё хорошо. Он, казалось, волновался. Его интересы были разбросаны по всей Европе, поэтому он не был столь оптимистичен, как Дени. Он сообщил о договоренностях, которых он достиг в отношении Шкоды. Он останется хозяином и будет получать щедрые прибыли, но не сможет вывести их из Германии. Он должен их вкладывать в расширение завода или в строительство нового завода, как решит правительственное бюро в Берлине. "Проще говоря, я отдаю свое время и умение вооружению Германии, а если мне не нравится, то я могу продать всё за то, что они предлагают мне, то есть практически ни за что". — Барон пожал плечами во французской моде. — "Что может сделать человек в эти странные времена?"

Ланни не мог сказать ему, что ему делать. Он мог сообщить только то, что нацисты номер один, номер два и номер три говорили, что произойдёт с остальной частью Чехословакии, а также с Польшей, а затем с Венгрией и Румынией и с другими индюками. Самым ошеломляющим было предположение, что если Франция и Англия не поторопятся заключить мир с фюрером, то он может обратиться за дружбой к России. Это действительно было похоже на то, что мир перевернулся с ног на голову и трясётся. "Неужели у этого человека нет никаких принципов?" — спросил хозяин Ле Крезо. По своим собственным принципам он сумел уберечь свои оружейные заводы от бомбардировок во время мировой войны, но теперь он не мог видеть, сможет ли он добиться этого во второй раз. "Ваш отец мудрый человек", — заметил он. — "Он получил наличные деньги и вывез их из Европы!"

IV