Агент президента

Должным образом предупрежденный Ланни оставался в своей комнате. Но он взял на себя смелость оставить дверь приоткрытой, согласно обычаю в Бергхофе, о котором он знал. Позже, когда он услышал крики внизу, он занял свой пост сразу за дверью, лучшее место услышать все новости. И, конечно, он их услышал. Видимо, фюрер был в такой ярости, что он не стал ждать, пока несчастного заместителя доставят в его кабинет. Он бросился вниз по лестнице и встретил его в вестибюле. Это означало, что все в доме слышали каждое слово.

Вначале было несколько перерывов в тираде. Можно было представить себе испуганного чиновника, пытавшегося вставить объяснения или извинения. Но после того не было никаких перерывов. Фюрер кричал на него, как никогда. Во всей своей жизни Ланни Бэдд не слышал таких звуков, исходивших из человеческого горла. Взбучка Штрассеру, даже Шушнигу, были летним зефиром по сравнению с этим торнадо. Несчастный герр доктор был назван Sie Trottel, Sie verdammter Esel, Sie Schweinhund. И, когда обычных немецких ругательств не хватило, он был назван полными именами, известными только мужикам из Иннфиртеля. Он превысил свои полномочия, он угрожал полностью разрушить и свернуть осмотрительную политику фюрера соблюдения законности. Германия может быть погружена в войну этой ночью его безумной самонадеянностью, и только он один, der lumpige, abgesetzte, unsägliche доктор Карл Герман Франк будет нести ответственность за все это. Предатель своего Фатерланда и своего фюрера, он заслуживает того, чтобы его вывезли перед Бергхофом и расстреляли немедленно. Ланни слышал слова erschossen worden, по крайней мере, дюжину раз в течение такой словесной порки, и каждый раз, он мог себе представить, как перепуганный негодяй должен раболепно кланяться и, возможно, падать на колени.

Это должно было быть достаточно для любого хозяина по отношению к любому слуге по англосаксонскому суждению. Но это было недостаточно для представителя расы господ. Крики усилились. Они стали походить на рёв пантеры, а не человека. Ланни давно решил, описывая Ади Шикльгрубера, что он "наполовину гений, наполовину сумасшедший". Но теперь у него в голове сместились пропорции. Он начал задаваться вопросом, может ли фюрер физически атаковать свою жертву, избивая его хлыстом. Хлыст он носил в течение многих лет, которые провел в Мюнхене, хотя потом отказался от этого обычая за некоторое время до занятия государственных должностей. Ланни слышал от Хильде фон Доннерштайн и других, что у Гитлера выступает пена у рта во время таких приступов сильного гнева. Его губы синеют, и пот течёт по его лицу. Теперь можно было легко представить себе, как эти вещи происходят. Ланни был поражен способностью человеческого организма переносить такие затяжные усилия и напряжения.

Потом наступило внезапное молчание. Действительно весьма зловещее, и Ланни задался вопросом, задушил ли Ади свою жертву, или же он сам упал без сознания? По-видимому, это было второе, потому что он услышал, как бегут люди, а потом он подумал, что правильнее открыть дверь и выйти наружу. Он мог видеть лестницу и наблюдать, как полдюжины секретарей и сотрудников несли тяжелый сверток наверх в апартаменты фюрера. Это все, что увидел и услышал гость. Он вернулся в свою комнату и закрыл за собой дверь, лелея надежду на то, что это может быть апоплексический удар, который освободит Германию и Европу за раз всех от этого безумного Магомета.

Но, видимо, это не выходило за рамки обычного. Когда на обед прозвонил колокол и в соответствии с правилами Ланни спустился вниз, туда пришёл фюрер, свежевымытый, выбритый и одетый, улыбаясь, как и любой благовоспитанный хозяин. К сожалению, доктор Франк не появлялся и даже не был упомянут. Ланни осталось задаться вопросом, был ли он помещён в тюрьму Штаделхайм, недалеко от Мюнхена, куда самого Ланни поместили по досадной ошибке. Но нет, он вскоре опять был в сводках новостей, выполняя свои функции заместителя в Судетах, но предположительно с осторожностью, чтобы не превышать своих полномочий.

По просьбе присутствующих Ланни играл Молитву Елизаветы и Хор паломников из Тангейзера, а затем слушал игру на аккордеоне герра Канненберга и баварские крестьянские песни. Позже он лег спать, говоря себе, что он помог продлить жизнь Чехословацкой Республики, возможно, на двадцать четыре часа!

Глава двадцать восьмая Звёзды с путей своих [89]

I