Фута встречала гораздо более привлекательная сопровождающая – майор Вера Полякова из РККА, говорившая по-английски и руководившая швейцарскими агентурами из Москвы на протяжении всей войны. Темноволосая изящная Полякова оказалась “настоящей красоткой”, отметил Фут. Его отвезли в современный многоквартирный дом, проводили в двухкомнатную квартиру, где познакомили с дюжим мужчиной по имени Иван: “переводчиком, конвоиром, охранником – все разом”. Допрос начался на следующее утро и проходил совсем не дружелюбно. “По тону вопросов было очевидно, что Центр считал меня
“Вскоре Россия сможет забирать людей из любой точки мира, если они будут в розыске”, – сообщила Футу Полякова, предупреждая о “судьбе, которая может меня ждать в случае побега”. Без всякого кокетства Полякова предупреждала, что Фута водворят и ликвидируют, если он попытается переметнуться на другую сторону.
Футу дали новый псевдоним – Александр Александрович Дымов – и разрешили выходить в город на прогулки, но только в сопровождении Ивана. Во время одной из таких экскурсий их остановил милиционер и попросил предъявить документы. Иван сообщил ему, чтобы он связался со своим начальником. Через несколько минут появился сотрудник КГБ в полтора метра ростом, с ярким фингалом под глазом и поднял крик. Полякова просила Фута не отвечать ни на чьи вопросы, поэтому, когда коротышка злобно потребовал от англичанина представиться, тот, взглянув сверху вниз на крикливого чинушу, медленно и предельно четко произнес: “Fuck off”. Коротышка из КГБ накорябал что-то в своем блокноте. Чтобы устранить непредвиденное затруднение, хватило одного телефонного звонка, после чего Фут с конвоиром вернулись в квартиру; однако этот инцидент стал причиной неустранимого недоразумения: стоило Футу выйти на прогулку, как милиционеры сердечно приветствовали его, обращаясь к нему “товарищ Факов”.
После шести недель ежедневных допросов майор Полякова появилась у Фута снова, теперь в сопровождении старшего офицера, в совершенстве владевшего английским и щеголявшего в неуместно аляповатом галстуке. “Лет сорока с небольшим, он был образован, умен и вел допрос на высшем уровне”. Это был не кто иной, как сам директор ГРУ, явившийся, чтобы лично допросить Фута. Допрос длился до раннего утра и возобновился на следующий день. “Я понимал, что на кону была моя жизнь”, – писал Фут. Наконец генерал поднялся и похлопал Фута по спине: “Он утверждал, что меня не в чем упрекнуть, что я полностью оправдан, и поблагодарил меня за работу в Швейцарии”. Когда Фут спросил, может ли он вернуться к работе ради вящей славы Советского Союза, директор отвечал уклончиво, что его “возвращение к работе за границей придется отложить, пока обстановка не уляжется”. Это было изнурительное испытание, но Фут почувствовал, что опасность миновала. “Мы расстались, и, на мой взгляд, он был убежден в моем пламенном энтузиазме, проявляемом к борьбе в целом и советскому шпионажу в частности. Как раз на это впечатление я и рассчитывал”.
Впечатление было обманчиво. От и без того малой толики рвения Фута к коммунизму суровые реалии жизни в советской России не оставили и следа. “Я был настроен выбраться оттуда и вернуться в тот мир, где слово «свобода» не ограничивалось исключительно пропагандой. Выбраться оттуда живым я мог единственным способом – разыграть воодушевление в ответ на любой предложенный шпионский план и затем как можно скорее освободиться из тисков Центра”. Такой шанс подвернулся лишь через год. Весной 1947 года ГРУ приказало Футу отправиться в Берлин под видом “Альберта Мюллера”, немецкого военного, сына англичанки (чтобы объяснить английский акцент), попавшего в плен к русским под Сталинградом и желавшего вернуться в Германию. После получения немецких документов он должен был добраться до Аргентины. Там в образе непримиримого фашиста он должен был проникнуть в круг высокопоставленных нацистов, сбежавших из Германии, и использовать Южную Америку как трамплин для создания новой агентуры в США. “Агентура Центра в Штатах была в плохом состоянии” после разоблачения нескольких агентов, рассказала майор Полякова, и РККА была “намерена построить ее заново с нуля”. Роль зодчего отводилась Футу.