Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

Польша была в смятении. Находившийся у власти Йозеф Пилсудский, диктатор правого толка, только что умер, оставив стране правительство, которое было решительно настроено против Советов и намеревалось искоренить коммунизм, уже почти полностью вытесненный в подполье. Антисемитизм в Польше набирал обороты. Поляки готовились к переговорам с Гитлером о совместном нападении на Советский Союз. Это был далеко не лучший момент для разведчиков-коммунистов в Польше, или, в определенном смысле, напротив, весьма удачный.

Гамбургеры сняли квартиру в Анине, под Варшавой, а Руди, обратившись за помощью к двум польским архитекторам, нашел работу. Урсула начала учить польский и впервые собственными руками собрала передатчик, спрятав его в деревянный ящик от граммофона, откуда вынула механизм. Однажды ночью она “впервые взялась за ключ в тусклом свете нашей квартиры”. Две минуты спустя из России, без каких бы то ни было помех, последовал ответ.

Один из старших офицеров 4-го управления, болгарин Стоян Владов, уже создал агентуру из польских информаторов под кодовым названием “Монблан”. Бывший музыкант, игравший в оркестре кинотеатра, Владов вступил в компартию в 1914 году, отсидел пять лет в тюрьме за незаконную торговлю оружием, учился военному и разведывательному делу в Москве и работал теперь на большой садоводческой ферме, выращивая розы, занимаясь шпионажем для Красной армии и поддерживая польских коммунистов. Раз в месяц Урсула встречалась с ним в Кракове, забирала его разведывательные трофеи, возвращалась в Варшаву и передавала их в Москву. “Предполагалось, что я буду его консультантом”, – писала она. Владов не хотел никаких консультаций, да и не нуждался в них.

Урсула заскучала. После волнений и опасности в Китае здесь ее жизнь казалась почти обыденной: она либо ездила за указаниями к Владову, либо сидела в квартире, шифруя и передавая сообщения и готовясь к рождению второго ребенка. Шпионская деятельность Руди была еще более скудной. Он периодически чинил передатчик и выполнял “общий ремонт и техобслуживание”, но никаких более ответственных задач Центр ему не доверял. “Несколько раз он настаивал на отправке собственных сообщений, спрашивая, когда он получит возможность приехать в Москву на курсы разведчиков, чтобы заниматься самостоятельной разведработой”. Москва реагировала в ответ с “неизменным пренебрежением”. Руди настойчиво выражал желание стать шпионом, но Красной армии в тот момент он был не нужен.

Как и Урсуле. “Мы с Руди ладили по-товарищески, не ссорились”, но их отношения были холоднее польской зимы. В то время маленький Миша ощущал лишь “невероятное счастье, что семья снова вместе”, а много лет спустя удивлялся, как его отец выносил “немыслимую муку этого маскарада”. Номинальный муж, Руди не притворялся, что предстоящее появление второго ребенка доставляет ему удовольствие. Урсула часто думала о Йохане Патре, недоумевая, где он и не грозит ли ему опасность: “Один он не справится, – рассуждала она. – Он натворит глупостей”. Но с каждым месяцем выносить их разлуку было все легче. Они были принципиально несовместимы. Йохану “требовалась совершенно другая спутница жизни, способная принять его без критики, без вопросов и споров”. В начале их отношений Урсула была его подчиненной, теперь же оказалась с ним на равных, а быть может, стала представлять даже больший интерес для Центра, чем он. Упрямый и старомодный, он бы никогда не смирился с этим неравенством. Однако, когда внутри нее рос ребенок Йохана, разлука с ним отдавалась непреходящей, тупой болью. При виде своего беременного силуэта в витрине магазина Урсула думала: “Как печально, что моего ребенка не ожидают с радостью два человека”.

На самом же деле это было не так. Преданная Ольга Мут, которой было теперь пятьдесят пять, ощущала себя в своей стихии, готовясь к появлению новорожденного, присматривая за Мишей и осторожно поддерживая семейные шпионские операции. Олло прекрасно понимала, что ее хозяева были шпионами, боровшимися против фашистов, и она их одобряла, ни словом об этом не обмолвившись. Она знала, что поздно ночью хозяйка дома, девочка, которую она до сих пор называла Ураган, отправляла радиосообщения с помощью нелегального передатчика, спрятанного в граммофоне, на проигрывателе которого стояла пластинка с увертюрой Бетховена “Эгмонт”. Сотрудничество двух женщин было негласным, и в основе его лежала не столько политика, сколько личная преданность, и оно ни разу не становилось предметом обсуждений. “Я ни разу не упоминала о характере моей работы, – писала Урсула. – А Олло о ней не спрашивала”. Ольга Мут была не только няней, но и подручной разведчицы.

27 апреля 1936 года в клинике пригорода Варшавы Урсула родила здоровую девочку, которую назвала Яниной, или, коротко, Ниной. Спустя восемь часов она снова была в квартире, “сидя у приглушенной лампы за своим нелегальным передатчиком” и отстукивая сообщение, начинавшееся со слов: “Пожалуйста, простите мне опоздание, но я только что родила дочь”.