Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

Вплоть до того момента Леон Чарльз Бертон не испытывал ничего, хотя бы отдаленно напоминающего любовь. Лен появился на свет в Баркинге в 1914 году, спустя три недели после скоропалительной свадьбы родителей. Его отец, урожденный француз, работал официантом в гостинице, в начале войны вступил во французскую армию и был убит спустя пару недель после прибытия на фронт. Флоренс Бертон за деньги пристроила своего шестилетнего сына на воспитание к овдовевшему служащему железных дорог Томасу Фентону. “Я вернусь, когда в школе начнутся каникулы”, – пообещала она сыну. “Каждое утро он просыпался с твердой уверенностью, что уж сегодня-то мать точно к нему приедет”. Лен так больше никогда и не увидел ее. Фентон воспитывал двоих собственных сыновей и на приемыша внимания не обращал. “Ни о какой нежности речи не шло. Это была исключительно торговая сделка”, – писал впоследствии Лен. В четырнадцать лет он сбежал из дома и работал батраком, а потом механиком и водителем грузовика в Лондоне. По выходным он учился стрелять в спортзале Территориальной армии, а в обеденный перерыв боксировал на ринге в районе Блэкфрайерс. “Многие из самых запоминающихся боксеров были евреи, – писал он в дальнейшем. – Чтобы добиться успеха, еврейским мальчикам приходилось быть в два раза крепче остальных соперников. Они вызывали у меня уважение. Отчасти поэтому я не мог сдержать жгучего негодования, узнав, что гитлеровский антисемитизм стал официальной доктриной”.

В восемнадцать лет Бертон устроился на каменоломню на острове Джерси, где подружился с ирландцем Мориарти, бывшим моряком, перебравшимся в Америку. Высоченный здоровяк с деликатными манерами и твердыми политическими убеждениями, Мориарти познакомил Лена с радикальными трудами Джека Лондона и поведал ему о легендарном Джо Хилле, активисте лейбористов, казненном в 1915 году. “Мориарти научил меня далеко не только тому, как разбивать гранит семифунтовым молотом. Так в мою жизнь вошла революция”. Вместе они слушали “Московское радио”. “Мы наблюдали, как к власти приходит фашизм, и оба твердо верили, что немецкий рабочий класс сведет счеты с Гитлером. Мы следили за событиями в Испании и решили, что интербригады – единственное пристанище для антифашиста”.

Бертон вступил в Британский батальон в Испании в январе 1937 года, а через три недели, 12 февраля, уже воевал на Харамском фронте. Много лет спустя он написал мемуары о боях на Холме самоубийц, одном из самых кровопролитных сражений во всей гражданской войне, когда армия националистов оттесняла войска республиканцев и интербригад, защищавших путь к Мадриду.

В то утро на рассвете было холодно, ясно и светло. Мир казался юным, как и мы, когда наш батальон из 600 человек поднимался в горы над Харамой. К ночи нас осталось не больше 300. Наутро 13-го нас было уже 225. 14-го – 140. В тот исторический день 14 февраля наступление фашистов удалось прорвать. Жизненная артерия Мадрид – Валенсия была спасена. Батальон хоронил своих убитых. Ни один британец из рабочего класса еще не погибал с большими почестями. Четыре месяца мы удерживали этот фронт. “Солидарность и единство, – как говорил Мориарти, – это два прекраснейших слова в лексиконе революционера”. Битва при Хараме послужила наглядным доказательством его правоты.

Батальон стал первой семьей в жизни Бертона. Прошел всего месяц с тех пор, как его приняли в этой семье, а три четверти бойцов погибли.