За ужином оба согласились, что воплотить этот план, вероятно, не удастся. Разговор зашел о жизни Фута в Мюнхене. Он рассказал Урсуле, что регулярно заглядывает в “Остерию Бавария”, где Гитлер часто обедает со своими тупоголовыми телохранителями. “Подложить бомбу в портфель и поставить его у перегородки с пальто и шляпами, отделяющей Гитлера от главного зала ресторана, не стоило бы никакого труда”, – праздно заметил он. Ответ Сони поразил его.
“Превосходная идея”.
“Подумать только, – отмечал он потом, – она рассчитывала, что я убью Гитлера”.
Фут вернулся в Мюнхен, а Урсула немедленно доложила в Москву, что агент Джим “предложил возможность приблизиться к Гитлеру и уничтожить его”. Поступил ответ: “Директор крайне заинтересован в донесении относительно Гитлера”, Футу следует “навести справки о его передвижениях и привычках”.
“Снег растаял, – писала Урсула, – началась сказочно прекрасная весна”. С наступлением тепла холмы за домиком утопали в диких нарциссах, а в “Кротовом холме” появилось по меньшей мере три шпиона. Александр Фут и Лен Бертон добрались до Швейцарии по отдельности и поселились в Монтрё, в пансионе “Элизабет” на улице Бон-Пор с видом на Женевское озеро. На следующий день, пока Олло с детьми “пробирались через море цветов, собирая огромные букеты нарциссов”, трое заговорщиков сидели на кухне Урсулы, обсуждая убийство Гитлера.
Фут был явно встревожен, узнав, что за эти недели двусмысленное указание “не спускать глаз с Гитлера” в “Остерии Бавария” “выросло в глазах Кремля в полномасштабный замысел его убийства”, где ему и Лену, очевидно, “отводились главные роли”. Бертон же был полон энтузиазма. “Что могло быть проще, чем заложить бомбу с часовым механизмом в портфель рядом с нашими пальто и, пообедав пораньше, покинуть ресторан с надеждой, что бомба навсегда уничтожит Гитлера с его свитой, уютно устроившихся обедать за еловой перегородкой?” В качестве альтернативного метода – “более традиционного способа убийства” – предлагалось застрелить Гитлера в тот момент, когда он проходил по залу ресторана, и надеяться, что его невнимательные телохранители просто не успеют вмешаться. У второго плана был один минус – он был самоубийственным. Урсула и Бертон были убеждены: убить Гитлера не просто возможно – это их нравственный долг. “Ни один из нас не верил в эффективность террористических нападений на отдельных лиц, – писала она. – Но некоторых людей мы считали настолько опасными и свирепыми, что готовы были нарушить правила”. Фут не поддерживал их энтузиазма. Он тоже хотел смерти Гитлера. Но сам он умирать не собирался. Бертон, возможно, не ведал страха, но не Фут.
На следующий день они тренировались собирать бомбы, и Урсула преподала своим сообщникам первый урок по радиотехнике. Какие же разные эти два англичанина, размышляла Урсула. Лен был “умен, начитан, наблюдателен”, но “лишен самоуверенности Джима”. Фут был “находчив и хитер”, обладал “талантом организатора”, однако она также отмечала в нем “склонность к цинизму” и тягу к роскоши: создавалось впечатление, что в Германии он слишком хорошо проводит время. Бертон любил бродить в одиночестве в горах, а пределом счастья для Фута было прохлаждаться в злачных местах Женевы. “Деликатный Лен был мне ближе, – писала она. – Он любил природу и проявлял интерес к моим детям”.
Франц Оберманс, ассистент, с которым Урсула познакомилась еще в Москве, прибыл в Швейцарию на несколько месяцев позже, чем планировалось. Во время обучения в руках молодого немецкого коммуниста преждевременно взорвалась бомба, осколки стекла поранили ему подбородок. Центр настаивал, что с повязками на лице в Швейцарии Оберманс будет слишком бросаться в глаза, поэтому с отъездом пришлось повременить, пока рана не затянулась. Урсула встретилась с ним в Берне, дав указание подыскать жилье во Фрибуре в Западной Швейцарии, собрать передатчик, наблюдать, не установлена ли за ним слежка, и ждать дальнейших указаний. Оберманс не вызывал у нее доверия: он был полон энтузиазма, но на его лице до сих пор красовался ярко-красный шрам – “не лучшее подспорье для подпольной работы”. Вероятно, он был не слишком ловким.
К лету 1939 года у Урсулы в распоряжении имелось два рабочих приемопередатчика, два внедренных в Германию агента, полный энтузиазма помощник Оберманс и план взорвать фюрера. Деньги на операции Москва переводила на счет в лондонском банке, скрывая их происхождение, и Урсула снимала их в соответствии с поступавшими указаниями. Центр был доволен: швейцарская агентура майора Сони работала как часы, война была не за горами.