Так начался странный период ожидания. Через несколько дней после начала войны Урсула написала своим родителям в Великобританию: “После того как все произошло, я с трудом могу в это поверить. Странно, что закаты все так же прекрасны и полны умиротворения. Здесь одиноко”. Каждый день двое мужчин приходили в “Кротовый холм” и учились пользоваться передатчиком. Фут целыми днями загорал, а вечера проводил в барах и ресторанах Женевы, попутно ухаживая за сестрой румынского министра иностранных дел. Урсула подолгу прогуливалась с Леном за городом. Постепенно молодой англичанин стал говорить о себе, поведав о своем одиноком детстве, об увлечении радикальной политикой и о пережитом в Испании. Незаурядная жизнь Лена сделала его “чрезмерно чувствительным и замкнутым”, размышляла она, но было что-то особенное в этом “робком, спокойном, умном, храбром человеке с высокими моральными принципами”. Перед возвращением в пансион он часто оставался на ужин и играл с детьми.
“Москва бросила нас на произвол судьбы, – писал Фут. – На тот момент от нас не было никакой пользы, и Красная армия довольствовалась бездействием агентуры до той поры, пока не понадобится ее воскресить. Москва подрезала наши шпионские крылья”. Урсула охладела к работе: раз в месяц она поставляла Центру пресные донесения о политической ситуации, но, как отмечал Фут, “работала без энтузиазма”. Ее разочарование усугубилось после вторжения СССР в Финляндию в ноябре 1939 года – неприкрытой агрессивной территориальной экспансии. Франц Оберманс, помощник Урсулы, был обескуражен не меньше нее. “Потрясенные и растерянные, мы говорили часами”, – писала она. Швейцарцы стали проводить точечные проверки иностранцев. Однажды, как раз во время одной из бесед Урсулы с Обермансом, на пороге дома без предупреждения появился полицейский, запыхавшийся от трудного подъема к “Кротовому холму”. Урсула сделала вид, будто молодой человек со шрамом на лице – один из ее ухажеров (местные сплетники уже заметили, что мужчины часто заглядывают к привлекательной одинокой даме на холме), и полицейский остался удовлетворен, изучив фальшивые документы Оберманса и записав его имя – Эрики Ноки.
Советско-германский пакт теоретически исключал возможность активных шпионских операций, но не мешал гестапо продолжать выслеживать коммунистов-шпионов и подрывников как в самой Германии, так и за ее пределами. Москва до сих пор поддерживала оставшихся участников коммунистического движения в Германии. В конце октября Урсуле дали указание организовать в Женеве встречу с курьером, который должен был передать ей значительную сумму денег, после чего Урсула должна была доставить ее через границу в Германию Розе Тельман, жене заключенного под стражу руководителя КПГ Эрнста Тельмана. Все это было достойно восхищения как “жест международной солидарности”, но и Урсуле, и Обермансу, и обоим англичанам путь в Германию был закрыт – там им грозил немедленный арест. Она размышляла, не стоит ли попытаться осуществить эту поездку с помощью немецкого паспорта Ольги Мут. “При неудачном стечении обстоятельств она бы могла сказать, что я его у нее украла”. Но никакая маскировка не помогла бы Урсуле стать на шесть дюймов ниже, состариться на двадцать пять лет и превратить карие глаза в зеленые. Олло согласилась отправиться в путь сама. Никому не придет в голову заподозрить в седовласой няне курьера, доставляющего коммунистам деньги, а она могла сделать вид, будто направляется с визитом в приют для осиротевших детей военных, где выросла. Больше всего Олло волновалась о Нине. “Я женщина старая, чего мне бояться, даже если ничего не получится? Но вот разлуки со своей девочкой я не переживу”.
В 12 часов дня в следующее воскресенье Александр Фут ждал курьера у входа в ботанический сад Женевы. Как и было условлено, он надел темно-синюю фетровую шляпу, под правой мышкой сжимал сложенный зонт, в правой руке держал пару кожаных перчаток, а в левой – номер
Поначалу, увидев на пороге своей квартиры незнакомую женщину, Роза Тельман насторожилась, опасаясь, что ее подослали нацисты. Но, зайдя внутрь, Олло удалось убедить ее, что деньги предназначались “для материальной поддержки голодающих семей” жертв нацизма. На следующий день в одном из парков Берлина Олло передала ей сумку с одежной щеткой. Женщины обнялись и всплакнули. “Я никогда этого не забуду”, – произнесла Роза.
“Все отлично”, – объявила Олло, поднявшись по тропинке к “Кротовому холму”. Увидев ее, Урсула испытала облегчение и глубокую благодарность. Но когда няня сгребла в охапку ее трехлетнюю дочь и сжала ее в объятиях, от взгляда Урсулы не могло ускользнуть, что “ее интересовала только Нина”.