Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец

В тот год снег выпал в Швейцарии рано, накрыв горы словно одеялом. “Величественный пейзаж, казалось, был специально создан фоном к этому дому”, – писала Урсула. Каждый день семилетний Миша на лыжах добирался до школы в Ко. По воскресеньям они садились на маленький синий поезд, поднимавшийся на вершину горы, а потом почти милю скользили на лыжах домой. Нина и Олло катались днем на санях. Урсула осваивалась в большой компании иностранцев в Женеве, где шпионы соседствовали с дипломатами, журналистами и многими другими, кто, казалось, не имел и вовсе никакого занятия. Как всегда, Урсула старалась подружиться и с единомышленниками, и с теми, кто придерживался совершенно иных взглядов. Интересны были все: Роберт Делл, корреспондент газеты Manchester Guardian, его зять Дэвид Блеллох, работавший в Международной организации труда, пожилая еврейская дама по имени Лилиан Якоби, которая была замужем за раввином и сбежала от несчастливого брака, Мари Гинзберг, библиотекарь в Лиге Наций. В Женеве беседы велись преимущественно на дипломатические темы, а сплетни и секреты были основной разменной монетой. В этом странном калейдоскопе невозможно было разобрать, кто на кого шпионит. Многие из новых знакомых Урсулы были хорошо осведомлены и порой разговорчивы, когда речь заходила об усугубляющейся международной обстановке. Все, что удавалось выудить, она передавала в Москву. “Обманывала ли я людей, относившихся ко мне с сочувствием?” – размышляла она. Урсула также подружилась с женой местного фермера, фрау Фюссли, доброй измотанной швейцаркой “с приветливыми карими глазами”, с четырьмя детьми на попечении и мужем-тираном. С ней беседа чаще всего заходила о том, что фрау Фюссли предпочла бы выйти замуж за фермера, жившего по ту сторону долины, с которым у нее был роман.

В один прекрасный весенний день на пороге крестьянского домика появился Йохан Патра. С тех пор как они виделись в последний раз в Москве, он вернулся в Китай, где помогал коммунистам-повстанцам (командировка, вероятно, счастливо уберегла его от сталинских мясников), и ненадолго заехал в Центр перед очередным возвращением в Шанхай. Узнав, где живет Урсула, Патра решил заявиться к ней без предупреждения. Она была рада его видеть, но в этот раз ее поразила его наивность и потрясло почти полное безразличие к их жизнерадостной трехлетней дочери. “Я не винила его, – писала она. – Но и не понимала”. Быть может, они никогда не понимали друг друга. Их роман казался теперь далекой фантазией.

Олло была незаменимой помощницей: она готовила, убирала и заботилась о малышке Нине, привязавшись к ней настолько, что порой называла ее “мой ребенок”. Няня спала с девочкой в одной комнате. Порой Урсула задумывалась, нет ли в этой привязанности Олло к ее дочери доли одержимости. С Мишей няня была чрезвычайно строга. Ольга Мут знала, что Урсула часто работает допоздна по ночам, посылая радиограммы при помощи передатчика, спрятанного в нижней части бельевого шкафа. Когда Урсула, измученная и невыспавшаяся, выходила к завтраку, Олло отправляла ее обратно наверх. “Я вижу, как долго у тебя в комнате горит свет… Ложись, я послежу, чтобы дети не шумели”. В те дни их сообщничество было уже более откровенным. Урсула даже обсуждала с Олло, что следует делать в случае обыска. “Если что-то случится, ты ничего не видела и не слышала, так и повторяй”.

Как и в доме детства Урсулы, соперничество между матерью и няней было негласным, но напряженным. Олло считала, что лучше справляется с материнскими обязанностями, намекнув даже однажды Урсуле, что шпионаж сказывается на ее родительском долге. Ошеломленная Урсула огрызнулась: “Предлагаешь мне отказаться от работы из-за детей или от детей из-за нелегальной работы? И то и другое совершенно исключено”. Олло задела ее больное место. Когда Урсуле требовалось послать радиограмму или отправиться на встречу, она переставала быть матерью и, как и ее собственная мать по совершенно иным причинам, поручала свои обязанности Олло. Урсула обожала своих детей, но порой испытывала облегчение, что, ненадолго оторвавшись от роли матери, может снова стать разведчицей. Работа не была для нее важнее детей, но она верила, что сможет совместить семью со шпионской карьерой.

В ту зиму Фут обосновался в Мюнхене, в меблированной квартире по адресу: Элизабетштрассе, 2. Студент университета и офицер СС по имени Ойген Лар согласился давать ему уроки немецкого языка и с радостью познакомил Фута с другими нацистами. Согласно инструкциям, Фут купил книгу, написал невидимыми чернилами адрес и отправил ее на Лоун-роуд. Правда, он забыл указать номер страницы, содержавшей послание, вынудив Бригитту “перемазать йодом весь том в поисках тайнописи”. После этого он себя не утруждал. В роли эксцентричного зажиточного британского туриста у него было “достаточно карманных денег и мало дел, если не считать развлечений” – а уж в них он знал толк.