Никто не обратил внимания на норвежского моряка с живыми черными глазами, севшего в самолет, следовавший дневным рейсом из Лиссабона в Мадрид, и тихонько устроившегося в самом конце салона. В кармане у него был норвежский паспорт на имя Олафа Христианссона, моряка, уроженца Осло. Этим же рейсом летела целая компания норвежцев, однако их тихий соотечественник не спешил вступить с ними в разговор. Да он и не мог бы: ведь он не знал ни слова по-норвежски.
В мадридском аэропорту коренастый приземистый человечек с румянцем на щеках подскочил к нему из толпы.
— Вы Фриц? — шепнул он.
— Да, — ответил Чапмен. — Красавчик Альбер.
В отеле «Флорида» Чапмен пообедал жареной свининой, выпил бутылку терпкого испанского вина, после чего проспал двенадцать часов. Следующие пять дней он помнил смутно. Эдди потерял счет безымянным немецким визитерам, которые приходили и уходили, задавали одни и те же либо слабо различавшиеся вопросы. Эти допросы проходили в его номере в отеле, в холле на первом этаже или в близлежащих кафе. Розовощекий немец выдал ему 3 тысячи песет, предположив, что, возможно, ему захочется закупить что-нибудь из одежды, чай, кофе или «что-нибудь еще, что трудно достать в оккупированной Европе». Итак, ему предстояло возвращение во Францию. По мадридским улицам за Чапменом осторожно следовала маленькая улыбающаяся тень.
Человек, который первым опрашивал его в Лиссабоне и которого МИ-5 позже идентифицировала как офицера абвера Конрада Вайснера, появился в отеле «Флорида» и объявил, что будет сопровождать Чапмена в Париж. В отдельном спальном купе Чапмен лежал без сна, пока поезд в темноте громыхал мимо станций: Сан-Себастьян, Ирон, Хенде, Бордо. На рассвете 28 марта поезд прибыл на вокзал д'Орсэ. На перроне его уже ждал Альберт Шель, его луноликий собутыльник из Нанта, тот самый Красавчик Альбер — первое из увиденных им знакомых лиц. Они обнялись как старые друзья; по дороге на квартиру абвера на улице Луинь Чапмен поинтересовался, где доктор Грауманн. Понизив голос, чтобы водитель не услышал его слов, Альберт прошептал, что Грауманн, «попав в опалу», был отправлен на Восточный фронт.
Причины изгнания фон Грёнинга до сих пор неясны. Позже Чапмену рассказали, что его шеф поссорился с главой парижского отделения абвера и его тихо убрали, использовав как предлог злоупотребление алкоголем. Сам фон Грёнинг позже объявил, что собирался послать за Чапменом подводную лодку, однако начальство запретило ему это, и он навлек на себя немилость, яростно отстаивая свое решение. Также вполне возможно, что лояльность фон Грёнинга к Гитлеру была поставлена под сомнение наряду с лояльностью других сотрудников абвера. Так или иначе, фон Грёнингу пришлось покинуть свой пост в Нанте и отправиться в свою старую часть, входившую в группу армий «Центр» и воевавшую на русском фронте.
Чапмен считал доктора Грауманна своим «старым другом», но, что еще важнее, тот был его защитником и патроном. Его уход стал серьезным ударом. Тем временем допросы продолжались. Полковник люфтваффе, провожавший его в Ле-Бурже, и пилот, лейтенант Шлихтинг, расспрашивали его о прыжке и приземлении. Следующим был армейский офицер, безымянный и недружелюбный, за ним появился какой-то гражданский, забросавший его пятью десятками вопросов о британских военных базах и вооружениях, ни на один из которых Чапмен не знал ответа. Кого бы Чапмен ни спрашивал про доктора Грауманна, — от всех он получал уклончивые ответы, из которых следовало, что тот находится «где-то на Восточном фронте». В конце концов Эдди, собрав всю свою храбрость, заявил, что хочет немедленно видеть доктора Грауманна и что «он больше ни перед кем не будет отчитываться о своей работе и не останется под началом другого человека». Однако его просьба, равно как и сквозившее в ней неприкрытое раздражение, была оставлена без внимания, — по крайней мере, так казалось.