Агентурная кличка – Лунь (сборник)

Когда отзвучали все положенные тосты и многократное «горько!», застолье разбилось на группки и парочки, и пошло толкование про дела и службу. Сергей с Ириной тоже устроились своим кружком, где дядя Лавр самозабвенно малевал Машутке замок с принцессой на куске картона. К ним подсел и Савин со своей чаркой:

– Давайте за то, чтоб молодые всегда были в фокусе и в центре кадра! И чтобы пленка не рвалась, и чтобы фиксаж всегда был горьким. «Горько!»

А губы у Ирины и в самом деле были слегка горьковатыми – то ли от сирени, которой засыпали новобрачных, то ли от трофейной губной помады…

– А я вам все перепечатала! – сказала Ирина и вытащила из своего рабочего стола несколько листков. Сергей пробежал их глазами.

Из записей Михаила Савина:

«Первый день войны прошел в Минске спокойно. А в понедельник с раннего утра начался мощный авианалет. Немцы сбросили бомбы на железнодорожный узел и пригородный военный аэродром в Лошицах. Сразу после налета я поехал снимать летчиков. На аэродроме кипела оживленная работа: истребители возвращались из полета, заправлялись горючим и боеприпасами и тут же улетали в бой. А вот следующий налет на аэродром мне и самому пришлось пережить. Как завыло, загудело все небо – аж в глазах потемнело. Люди бросались в щели, прятались в кустах. Я прыгнул в окопчик, битком набитый испуганными механиками и летчиками, и чуть не угодил на штык чьей-то винтовки. Но увернулся! После налета взял еще горячий осколок немецкой бомбы и принес его в редакцию. Это был первый военный «трофей».

Потом из штаба округа, то есть уже фронта, сообщили, что в районе старой границы идет разгром немецкого десанта, сброшенного ночью. Однако точных сведений не было. Мы с репортером немедленно выехали на место событий. Все дороги к западу от Минска были забиты войсками и беженцами! Мама моя, родная! Творилось что-то несусветное, хаос, неразбериха. Войска двигались кто на запад, кто на восток. Никто не знал, где идут бои, где какие части, где чьи штабы. Долго мы искали следы десанта, но так и не нашли…

В полдень, подъезжая к окрестностям Минска, увидели, как на город заходят десятки немецких самолетов – волна за волной! Я такого даже на воздушных парадах не видел! Смотрим, весь Минск накрылся тучей дыма, кругом пожары, пламя… Дождались, когда бомбежка поутихла, и въехали в город. Разбитые дома, трамвайные рельсы аж в узлы завязаны, вода хлещет из разбитого водопровода. Улицы все изрыты, все в воронках – ни проехать ни пройти. Сотни трупов, раненые орут, люди мечутся – спасения ищут, а где его найдешь, когда кругом огненный ад. Бомбить перестали только, когда стемнело. Взрывы стихли, но в ушах стоял треск догоравших домов, рушились стены, но страшней всего были стоны и крики… Сколько жить буду, столько и помнить буду ту первую бомбежку…

Редакция в полном составе перешла в спецпоезд. Там в теплушках и станки печатные стояли, и ролы с бумагой – газету, что называется, с колес выпускали. Ну, а мы все по заданиям – кто куда. Меня послали в “сотку”, в сотую дивизию. А где ее найдешь? Вышли мы с Володькой Глотовым, на Московское шоссе. А оно уже все было забито вереницами жителей. Тащились, сами не зная куда, лишь бы подальше от Минска, подальше от немцев… За плечами, в руках – узлы, котомки, чемоданы… Среди них были и актеры МХАТа, приехавшие в Минск на гастроли… На каждом шагу валялась разбитая военная техника. Немецкие летчики зверствовали, как хотели. Проносились почти по головам и из пулеметов, из пулеметов – по беженцам, по старикам, по бабам, по коровам… Отлежимся в канаве и снова бредем…

27 июня – добрались до Могилева. Там вовсю готовились встретить немцев. Главный послал меня на аэродром снимать наших летчиков, тех, кто отличился в первых боях. Только подошел к полю, тут меня бойцы – хвать! Ах ты, шпион немецкий! С фотоаппаратом. Я им удостоверение, а они меня вот-вот на штыки поднимут. “Удостоверение твое – фальшивка! Диверсант! Фашист!” Ну, хоть ты плачь! А ведь именно так прибили заместителя главного – за лазутчика приняли и без разговоров всадили в него обойму. Вот так народ был заведен! Мое счастье, что привели меня все же в комендатуру. Так я и не выполнил задания.

А потом нас отправили под Вязьму. Поставили палатки, выкопали траншеи, щели. Тут же и типография развернулась, наборщики, верстальщики… Поезд-то наш немцы разбомбили, сгорел дотла… Но газета все равно выходила – каждый день. Кровь из носу. Корреспонденты из войск возвращаются – тексты строчат. Я пленки проявляю, печатаю…

Бои идут далеко перед Вязьмой, а здесь царит тишина… Самый конец сентября.

На другой день редактор собрал корреспондентов и сообщил, что все должны срочно выехать в части, что завтра начнется наше наступление. Мы были взбудоражены до крайности. Вот оно, наконец-то, пришло! Мы так долго ждали этого часа, надеялись и верили.