– На постой троих примите? – спросил Лунь, выискивая глазами Марину.
– Прыйму, коли добрые люди!
– Добрые, добрые… – заверил ее Лунь. – Нам бы в сарайчике каком-нибудь или в амбаре устроиться, чтоб вас особо не беспокоить.
– Знайдем мейсцо! Марина, постели добрым людям в риге альбо лепей в баньке.
Лунь прошел по селу и посмотрел, как разместились его люди. Фельдфебель и Махотка сразу же завалились спать и уснули мертвецким сном. Лунь хотел было последовать их примеру, но тут из вечерней мглы возникла Марина и спросила:
– Не хочет ли пан поесть поречки альбо малины?
Поречку, то бишь смородину, Лунь не любил, а на малину согласился. Малинник рос в дальнем углу сада. Они долго собирали ягоды: Марина – в глиняную миску, а Лунь – в рот. Говорили о войне, о немцах, о жизни. Лунь рассказывал о Питере. Марина дальше Гродно и Вильно нигде не бывала и потому недоверчиво слушала рассказы о «самом красивом городе на земле» с бронзовыми конями, разводными мостами, мраморными дворцами… Лунь хотел показать открытку с видом на Дворцовую площадь и наткнулся в кармане на сложенные сотенные бумажки. Он и забыл про них, да и на что деньги на войне?
Повертел в руках… Марина с удивлением рассматривала огромные купюры с пышнотелой императрицей. Она никогда раньше не видела таких больших денег.
– Послушай, Марина… Давай я тебе оставлю эти деньги на хранение. Возможно, завтра будет бой и меня убьют. И деньги эти пропадут или кто-нибудь чужой заберет. А так они хоть вам с матерью помогут.
– Ой, то не можно! – испуганно воскликнула девушка. – А може, пан жартуе?
– Я не жартую, не шучу… Война есть война. Если останусь жив, вернусь, ты их отдашь. Ну а не вернусь, так на что они мне мертвому?! Бери!
– Не! Пана не убьют! Пан буде жить!
– Пана не убьют, если ты меня поцелуешь, – хитро улыбнулся Лунь.
Девушка на минутку задумалась, а потом обняла его за шею и поцеловала его в губы не по-девичьи крепко и страстно. Губы пахли малиной и мятой… Поцелуй вышел таким затяжным и горячим, что у прапорщика голова пошла кругом. Как оказалась обнаженная грудь Марины в его руках, он не помнит, но на всю жизнь запомнил сладкий вкус ее соска, горько-полынный аромат ее тела… Как они очутились в сене, сохнувшем возле кустов – это тоже осталось для него тайной… Одной зарницей пролетела короткая майская ночь… В свои двадцать лет Лунь познал только одну женщину – питерскую курсистку Зину, плоскогрудую поклонницу декаданса везде и во всем, даже в самой интимной стороне жизни. Она не выпускала из губ длинный мундштук с пахитоской и в минуты близости, уверяя, что это ее заводит. Помимо Луня у нее были еще два любовника, и ей очень хотелось собрать их всех вместе. Декаданс, однако… И вдруг взрыв таких феерических, таких настоящих, таких острых чувств! Языческое празднество любви, славянская богиня Лада-Щедрыня… И он, перебирая золотистые пряди распущенной косы, шептал ей восторженно и благодарно:
– Я женюсь на тебе! Слышишь?.. Выходи за меня замуж! Я серьезно тебе говорю!
– То не можно. Пан офицер, а я звыкла хлопка.
– Ты не хлопка! Ты царица любви! – Лунь и сам почувствовал, что получилось слишком выспренне. Тогда он стал подыскивать другие слова:
– Знаешь, если тебя одеть в красивые модные платья со всякими там украшениями, сделать модную куафюру, то ни одна шляхетная пани не сравнится с тобой. И могу смело представить тебя полковому собранию. И, уверен, все одобрят мой выбор.
– Но потом все узнают, что я хлопка, и будет соромно.
– Никто не узнает. Я сделаю справку, ну куплю такую бумагу – сейчас любую бумагу можно сделать за деньги – о твоем шляхетном происхождении. И все. И мы вместе. Будем жить в Петрограде или в Царицыне. А то и в Варшаве. А может, в Москве… – Лунь говорил, захлебываясь от предвкушения прекрасной жизни, Марина слушала его, тихо и недоверчиво улыбаясь.
– Это полная ерунда – все эти сословия – шляхетские, хлопские, купеческие, дворянские… Я ведь тоже не дворянин – природный казак по рождению. А уж красивые женщины, они вообще вне всяких сословий! На крепостных женились! Вот увидишь, научишься танцевать, я обучу тебя нескольким французским фразам, подберем тебе платье по моде, красивые туфли и на любом балу все ахнут. Вот увидишь!
Марина нежно обвила его шею руками и благодарно поцеловала, как ребенка, болтающего милые глупости, в лоб.
В ту ночь прапорщик Лунь не сомкнул глаз и хорошо сделал. Иначе бы точно проспал побудку, как проспал ее фельдфебель. Стоило немалого труда, чтобы поднять его на ноги объяснить, что пора выступать. До фельдфебеля наконец дошло, и он побежал поднимать полуроту.
В первом же бою осколочек гранаты размером с ноготь мизинца впился прапорщику Луню в висок. Если бы он пробил височную артерию, как сказал потом хирург, извлекший осколок, то был бы полный аминь. До летального исхода не хватило двух-трех миллиметров. Все оставшуюся жизнь Лунь был уверен, что это Марина спасла его своим поцелуем. Было в ней нечто от ведуньи-колдуньи. Доброй колдуньи, уточнял для себя всякий раз Лунь.