Агния Барто

Сколько раз на дню приходится любому взрослому выслушивать от малыша настойчивый возглас: «Я сам!», при малейшей попытке помочь ему в том, в чем нет необходимости, и уже нестерпимой для того, кто хочет полагаться на свои растущие силы, свое крепнущее уменье, составляющие его величайшую гордость и радость, несовместимую с излишней и неуместной опекой. Агния Барто постоянно учитывает эту особенность детской психологии, жажду ребенка самому, без подсказки, разобраться в своих делах, проявить собственную догадливость, и целиком полагается на нес.

Вот почему стих А. Барто рассчитан не только на чтение глазами и не на пассивное восприятие, в процессе которого читатель всего лишь усваивает то, что в готовом виде дает ему художник. Нет, этот стих создается с учетом активного и деятельного отношения к предмету повествования.

Стремлением стимулировать активность читателя, пробудить его фантазию, заставить его самого многое дорисовать в своем воображении, почувствовать себя героем описываемых событий и определяется целый ряд существенных особенностей стиха А. Барто — от сюжета и композиции вплоть до самых мельчайших его деталей.

Юный читатель или слушатель А. Барто предпочитает пространному монологу быстрый обмен короткими репликами, длинным описаниям — сюжетно напряженное действие, острые столкновения, яркие картины.

Но как бы ни была ярка и хороша сама по себе картина, читателю А. Барто явно недостаточно только созерцать ее. Нет, у него возникает потребность немедленно схватить бумагу и карандаш и изобразить что-нибудь похожее на взволновавший его рисунок, а то и вовсе ни на что не похожее, но отвечающее неутолимой жажде творить, строить, играть или самому участвовать в рассказе, о котором он только что услышал, самому, и немедленно, стать его главным героем.

Эта активность детского читателя находит свое точное и наглядное выражение в поэме «Петя рисует» (1951).

Самый замысел поэмы «Петя рисует» (как сообщает А. Барто в статье «О поэзии для детей») родился после такого разговора двух школьников:

— Петя, дай мне черную краску!

— Зачем тебе одна черная?

— Мне капиталистов рисовать!.. («Советская литература и вопросы мастерства»; сборник статей. Выпуск 1. Издательство «Советский писатель», Москва, 1957, стр. 127).

Так подслушанный разговор школьников и те рисунки, которые (после обращения к ним автора задуманной поэмы) прислали многие дети и где сказались глубина их чувств, современность их представлений о жизни, деятельно-активное отношение к ней, помогли и поэтессе, и художнику-иллюстратору в работе над книгой. Главное, что обеспечило успех их работы,— это понимание особо активного отношения юного читателя к предмету рассказа.

Для героев Барто мало быть только зрителями тех дел и подвигов, о которых они слышат или читают,— они должны, пока хотя бы только в процессе игры, сами почувствовать себя их непосредственными участниками, как это мы видим в книге «Я живу в Москве» (1947):

Мы сговорились с вечера,
Как будто мы не школьники.
Мы — главные диспетчеры
На станции «Сокольники».
Сверкают стены гладкие
На мраморном вокзале.
Мы едем с пересадками,
Слезаем в каждом зале.
Стоит начальник на посту,
А мы над ним, мы на мосту.
Лестницы широкие
Спускаются с мостов.
— Готов! — кричит начальник.
И мы кричим: — Готов!

В эти стихи можно «играть», и кто из детей не закричит вслед за героями стихов А. Барто: «Готов!», воображая себя начальником, диспетчером, водителем поездов метро или дальних, идущих на край света, а может быть, и до луны!

Читатель или слушатель стихов Барто не может не повторить всего того, что его внутренне захватило, не может не участвовать в действии, в работе, в игре, если эта игра ему по нутру, если она отвечает его творческим потребностям и интересам, ибо он постоянно чувствует себя самой активной частицей мира, в котором живет и действует.

В училище ремесленном
С утра гудят станки,
Но вот выходят с песнями
Во двор ученики.

Они в шинелях длинных,

Они идут в строю,
А я иду за ними
И громче всех пою...—

читаем мы в той же книге А. Барто.