Агония

Курносый был влюблен, все признаки были налицо. Он смотрел больными, лихорадочно блестевшими глазами, пытался дотронуться до нее без надобности. Если она "случайно" прижималась к нему, вздрагивал, забывал, о чем говорит, и смешно краснел. Однако про любовь не говорил.

"Давай, давай, чего маешься, - торопила его мысленно Даша. - Какой отмычкой воспользуешься?

У тебя день рождения и ты предлагаешь отметить его вдвоем? Ты не можешь без меня жить, я не должна быть мещанкой? Мужчины перестраивают мир, и женщины должны им помогать? Ты устал и одинок? Чего там еще у вас, мужиков, имеется? Деньги? У тебя денег нет, ясно, как божий день. Оружие? Пистолет у тебя в левом внутреннем кармане пиджака, давай, курносый! Ну и скука с тобой!"

Даша лгала себе, скучно ей не было. Этот парень был абсолютной загадкой. Начать с того, что она не могла понять, сколько ему лет. По виду понятно - около четвертака, по уму сколько? То он смотрит и мычит, как дитя малое, то глянет свысока, скажет снисходительно, и уже не он, а Даша словно девочка с бантиками. Известно, оружие для мужчин - любимая игрушка. Имеет парень нож, так то в один карман сунет, то в другой, не набахвалится. Курносый ни разу и не намекнул, что всегда при оружии. Жарко, парится в пиджаке, нет по-человечески объяснить, чушь какую-то про насморк несет. И вообще чокнутый, про девок своих не рассказывает, подвигами не хвастается, а ведь воевал и сейчас работенка у него - как в сказке: чем дальше, тем страшнее. А как интересно послушать! Множество историй Даша слышала и от мальчиков, и от людей серьезных, менты в тех историях подлые и трусливые. А как ситуация с другой стороны видится?

Однажды Даша спросила:

- Костя, ты воевал?

- Все воевали, - он вздохнул. - Страшное дело.

- Беляки, они ведь звери, - подзадорила Даша.

- Понимаешь, Даша, порой зверем любой может стать: и белый, и красный, он обнял за плечи дружески. - Надо добиться, чтобы любой человек не забывал, что он, - Костя сделал паузу и произнес по слогам: - че-ло-век. Высшее звание.

- Я слышала, среди этих, как они... - Даша вроде бы замялась, уголовников, что ли... "людьми" самых бывалых, заслуженных называют.

- Уголовники народ чудной, смешные они, - он улыбнулся.

Даша оторопела, все готова была услышать, но такое... "Корней смешной? Действительно, можно от смеха умереть".

А Костя продолжал:

- Знаешь, Даша, я с фронта вернулся, хотел на завод, а меня в милицию определили. "Я рабочий!" - кричу, а мне: "Ты сначала большевик..."

- Ты партиец?

- В Кронштадте вступил. Был там такой момент, совсем грустный. Умирать, думаю, всегда неприятно, а в восемнадцать так обидно до слез. Страшно стало, вот-вот побегу либо закричу несуразное, понимаешь, опереться мне было не на что, а без опоры, чую, пропаду позорно. Попросился я в партию. Нечестно, конечно. Другие от сознательности вступают, а я от слабости. Знаешь, на миру и смерть красна.

- На миру! - Даша фыркнула. - Это кто же, кроме тебя да комиссара, про твою партийную бумажку знал?

- Не надо так, - он взглянул строго. - Ты повзрослеешь, Даша, стыдиться этих слов будешь. Маленькая ты, Даша. Билета мне тогда не дали, откуда у комиссара документы могли быть? У нас ни воды, ни патронов, только злости навалом, на всех хватало. Поднялись люди в атаку, и я со всеми, ведь слово дал. Кто жив остался (комиссар не дошел), позже люди за меня сказали. В Питере партбилет и орден дали... Ну, это к делу не относится.

Они долго тогда молчали. Даша смотрела на Костю, она с того момента звать его про себя курносым перестала, и он ей красивым и рослым показался. Ни ростом, ни красотой Костя не мог похвастаться.

- Так за что же тебя в милицию?

- А что я мог? - Костя пожал плечами. - Кому-то надо - чем я других лучше? Начал работать - так разозлился! Обидно мне, Даша, стало. Столько хороших парней полегло, народ море крови пролил, завоевал жизнь счастливую. Так нет тебе, какие-то "кривые", "косые", "ширмачи", "паханы" жить нормально не дают. Ну, думаю, передавлю, не дам им пощады! - он рассмеялся, махнул рукой. - Молодые все одинаковые: давай вперед, все ясно и понятно. Хорошие - направо, плохие - налево. Жизнь мне быстро мозги вправила. Где хорошие? Где плохие? Слово-то какое - уголовник. Приглядеться, в каждом человек прячется, в другом так далеко закопался - совсем не видно, однако есть точно, можно раскопать, обязаны. Уголовник! От какого слова произошло, думала? В угол человека загнали, он по слабости стал уголовником. Его надо из угла вывести, каждого отдельно. Человек так устроен: его боль - самая больная, обида - самая обидная.

- Хватит! - Даша отстранилась, чуть не ударила. - Много ты понимаешь! Думаешь, умный? Костя видел, ударить хочет. Не отстранился.

- Прости, обидеть не хотел.

- А мне ни к чему, - Даша прикусила губу, отвернулась. - Врешь все, слушать противно. Сам же говорил, с сопляками возишься. Ничего ты про загнанных в угол не знаешь, не придумывай.