Агония

Он шагает ближе, медленно опускает руки мне на плечи и легонько сжимает их. Я смотрю в его глаза и не понимаю, что он собирается делать. Кричать будет? Или встряхнет?

Вадим разворачивает меня на сто восемьдесят градусов, ведет в гостиную и усаживает на диван, все так же придерживая за плечи.

— Тест-драйв не прошел? Опять недостоин? — смеется, снимая с себя пиджак и галстук.

Мне не то чтобы хочется видеть на его лице грусть, но откровенное веселье видеть тоже не очень приятно. Шамрай явно не принимает мои слова всерьез.

— Понимаю, — говорю не без горечи, — больные люди всегда смешны в глазах здоровых. И наши проблемы кажутся вам смешными, и наши переживания…

— Киса, прости, я не смеюсь над тобой, и мысли такой не было. — Он складывает ладони в молитвенном жесте и подносит к лицу, чуть касаясь кончиками пальцев подбородка. — Я смеюсь не над тобой. Просто я так по тебе соскучился, что мне вообще пофиг, что конкретно ты говоришь, лишь бы ты со мной говорила. И если я сейчас накосепорю, то только от большой радости, что ты снова дома.

— Это лишь доказывает, что мы по-разному чувствуем ситуацию.

— Нет. Ты зря думаешь, что если я смеюсь, то не понимаю тебя. И то, что у тебя плохое настроение, и депрессия после всего, и апатия… ты думаешь, что все бессмысленно и ничего не хочешь делать… Регина, клянусь, если бы сейчас ты веселилась и танцевала от радости, я бы точно отвел тебя к психиатру. Вот этого я бы ни за что не понял. И при всем при этом, знаешь, что самое интересное?

— Что?

— Что это ты отказываешься выходить за меня замуж, а я перед тобой извиняюсь. Ты просто удивительная женщина. Я другой такой не знаю, кто так умеет, — сначала разводит руками, потом протягивает их ко мне и захватывает мои ладони.

От этого жеста я теряю все свои мысли, напрочь забывая, что хотела сказать.

— Хочешь честно? — спрашивает он, не дожидаясь от меня реплики.

— Хочу.

— Я. Тебе. Не верю. Это честно.

— Зря. Я не хочу тебя обманывать. Жить с тобой и делать вид, что у нас все как раньше.

— Я не верю, что ты бросишь меня. Как ты уйдешь?

Его руки мешают мне. Я никак не могу сосредоточиться на нашем разговоре, и от напряжения у меня начинает болеть голова.

— Как мы расстанемся? Я не представляю. Как? — повторяет он. — Я же люблю тебя. А ты? Или ты меня разлюбила? Надоел? Разочаровалась?

— Не ставь вопрос таким образом!

Его мысли ужасают. Неужели он и правда думает, что я не люблю его или разлюбила?

Но доказывать любовь, когда настаиваешь на расставании…

— Именно так и буду ставить. Если любишь — не уйдешь. А если уйдешь, значит, не любишь!

— Тебе нужна здоровая женщина, а не инвалидка! Здоровая женщина, которая родит тебе здоровых детей! — кричу я, вырвав руки из его хватки. Выдыхаюсь на последнем слове, но через некоторое время продолжаю скрепя сердце: — Я тебя люблю. И никогда не смей упрекать меня в обратном. Очень сильно люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. Даже если… если это будет не со мной, а с другой женщиной… Понимаешь?!

— Реня умеет сказать красиво. Это самое красивое признание в любви, которое я когда-либо слышал. По-всякому мне бабы признавались, но вот так — никто.

— Господи, — устало выдыхаю я, — ты хоть слышал, что я сказала?

— Слышал. Все до последнего слова. А теперь ты меня послушай. С чего ты взяла, что можешь что-то решать за меня? Вот я могу решать за двоих, а ты нет.

— Почему?

— Потому что ты сейчас легко можешь натворить глупостей. Но я этого не позволю. Можешь ругаться, упрекать в бесчувствии…. хоть возмущайся, хоть плачь, хоть истери… Я просто хочу сохранить то, что мы построили, потому что ты сейчас этого сделать не сможешь.

Я сижу в замешательстве, смотрю в его серые глаза, пытаюсь уложить в голове услышанное, но Вадим не дает мне зациклиться на одной мысли:

— Пойдем, — говорит он и тянет за руку, поднимая с дивана, — у меня для тебя есть подарок.

— Только не говори, что кольцо.

— Нет, не кольцо. Лифчик я могу без тебя купить, а кольцо нет. Боюсь, размер не угадаю.

— Что это? — Еще некоторое время назад я, горя нетерпением, со всех ног понеслась бы в спальню, но сейчас меня захватывает неловкость. Мне самой немного непонятная, но она есть. — Скажи, что это. А то я… боюсь.

— Ничего особенного… приятная мелочь.

«Приятная мелочь» ждет меня на кровати. И это совсем не мелочь. Это огромный плюшевый медведь, почти с меня ростом.

— Это он? Это для меня? — тупо переспрашиваю я, снова захлебываясь от детского восторга.

— Все девочки любят игрушки, а я, по-моему, тебе ничего такого не дарил.

— Любим, конечно. Особенно мишек. Особенно белых. Боже, какой большой… и такой мягкий… — прижимаю его к себе и обнимаюсь с ним, как с человеком.

— Чтобы тебе скучно не было, пока я на работе.

— О-о-о, с ним мне будет очень весело, — смеюсь и плачу одновременно. Не успеваю сдержать слезы, и это очень плохо.

— Киса, ну что это… ну не плачь… — Шамрай начинает меня успокаивать, а мне от этого еще хуже.

— Все хорошо, — с трудом выдавливаю из себя, пытаюсь глубоко вздохнуть, но жесткий обруч на груди мешает.

— Я хотел, чтобы ты радовалась, а не плакала. Я его сейчас выброшу…